Миры Роджера Желязны. Том 28 - [61]

— Что-то я забыл твое имя, парень, — проворчал Кольтер. Мальчик описал в воздухе два кольца большим и указательным пальцами и прижал их к глазам.

Кольтер пожал плечами. Подросток завел руки назад.

— Мальчик-Хвост-Колечками, — сказал Джон. Паренек улыбнулся и что-то сказал на своем языке.

Теперь улыбнулся Кольтер: на языке кроу это означало Брат Енота.

В руках у мальчика был обломок камня, который он с восхищением разглядывал.

— Это я вырезал, — сообщил ему Кольтер. — Это мой знак. Я никогда не учился читать и писать, но могу делать отличные знаки. Мой тотем, — Кольтер хихикнул, постучав по камню ногтем.

Мальчик хихикнул в ответ; его длинные прямые волосы закрывали лицо. Он отдал камень Кольтеру.

— Да нет, возьми себе, — отказался Кольтер. — Он принадлежит вашему племени. Отдай его человеку, который хочет съесть мою печень. Скажи, что я выжег еще один на дереве возле чертовой ямы; и еще один на большой поляне у подножия Титских гор. Есть и еще, но…

Лицо мальчика медленно разгоралось в свете восходящего солнца; туман от травы поднимался все выше. Поверх глаз юного индейца Кольтер увидел другое лицо; это был белый юноша примерно тех же лет. Рядом с ним стояла трактирная служанка и царапала цифры на грифельной доске. Кольтер не мог прочесть их, но вынул перочинный нож и вырезал на доске свой знак. Девушка мрачно посмотрела на него, требуя, чтобы он заплатил. Юноша напротив протянул монету. Усталость всей жизни подкатила к горлу Кольтера. Он понял, что его сейчас вырвет.

Лицо юноши придвинулось вплотную. Это было лицо человека, который смотрит на мир глазами молодого трактирного гуляки, только что оставившего ферму. Но было в нем что-то своенравное, эти маленькие глазки, медвежий взгляд, неуклюжая грация, хитрость.

Жадно хватая ртом воздух, Кольтер оттолкнул от себя стол, металлический привкус во рту становился невыносимым.

Кто был этот человек, который притворялся, что знает его, Кольтера, лучше его самого?

Тошнота прокатилась волной и исчезла. Он еще раз посмотрел парню в глаза. Здоровенный, счастливый, только вчера с фермы: от него исходило животное тепло, нечто такое, на что липнут мухи.

— Кто ты такой, парень, черт тебя подери?

Молодое лицо растаяло в густом табачном дыму салуна. Кольтер вздохнул:

— Неужели не будет конца этим встречам?

Он застонал в полузабытьи, и его вывернуло на траву. Все внутренности разом рванулись вверх. Три вороны кашляли в облаках над головой. Ветерок кружил в золотистой полуденной траве.

— Сколько же мне еще ждать смерти? — крикнул Кольтер воронам.

Потом ему показалось, что он взмыл вверх и полетел через широкую реку, которую минатари называли Сварливой. Он плыл, летел, плыл, пытался приземлиться, пристать к берегу, его руки-крылья били по траве, дождю, глади реки, опять по траве… Он вылетел из самого себя, чтобы встретиться с тенями, встающими позади оперенных голов.

Восемнадцать Гласс

Ближайший к нему всадник прищурился и медленно произнес по-английски:

— Что с тобой случилось?

— Боролся с медведем гризли, — ответил Хью, — некоторое время назад, — затем он повторил это, как смог, на сиу.

— Гризли? — удивился человек. — Это он сделал с тобой такое?

— Да, — сказал Хью. — Где?

— Там, у развилки Большой реки.

— Как ты попал сюда?

— В основном ползком.

— А что стало с медведем?

— Он мертв.

— Что ты там делал?

— Охотился для майора Генри.

— Мы сражались вместе с майором Генри против ри. Только что закончили войну с ними, — он жестом показал на корзины. — Их деревня горит. Мы везем домой их кукурузу и тыквы.

Хью кивнул.

— Я видел, как они прошли на запад, — сказал он. — Я тоже сражался с майором против ри.

— Почему ты сейчас не с ним?

— Меня оставили умирать. Наверное, я был совсем плох. Может, еще умру, — он сухо рассмеялся.

— Гризли суровы и опасны.

— Не спорю.

— Ты, как мне кажется, тоже. Пойдем с нами. Мы накормим тебя, а наши женщины вылечат твои раны.

— Я принимаю ваше гостеприимство, — кивнул Хью. Всадник крикнул на сиу, опуская ружье. Остальные тут же убрали оружие и спешились. Они начали разгружать вьючных лошадей, чтобы перераспределить груз.

Вскоре одну из лошадей освободили для верховой езды и предложили Хью. Не без помощи он взгромоздился ей на спину. В такой позе, когда ноги вытянуты, а вес тела приходится на ягодицы и крестец, ожившая боль из бедра начала просачиваться в ногу и поясницу. Некоторое время он пытался приноровиться к новым ощущениям. Затем по сигналу старшего они тронулись в путь легким шагом.

Однако без седла, после всего, что случилось… Каждый толчок копыт отдавался болью, и большую часть пути Хью ехал стиснув зубы.

Он вцепился в лошадку и старался рассмотреть все мало-мальски необычное, попадавшееся на пути — все, что помогало отвлечь его внимание. Когда они свернули на запад с того направления, которым он шел раньше, это стало легче, благодаря его неистребимой привычке примечать дорогу. Ему очень хотелось узнать, далеко ли до стоянки сиу, но он воздержался от вопроса, поскольку это могло быть расценено как признак слабости.

Несколько раз они останавливались передохнуть, и Хью подозревал, что некоторые из этих остановок были сделаны не столько ради лошадей, сколько ради него. Старший из индейцев, Танцующий Бизон, по дороге расспрашивал во всех подробностях о схватке с медведем. Хью отвечал обстоятельно, упоминая даже о своих снах — зная, какое значение сиу придают миру сновидений — ибо медведя боялись, уважали, почитали священным. По обилию заданных вопросов он заключил, что его теперь тоже уважают, поскольку он смог выйти из поединка живым. И чем больше он размышлял над этим, тем больше сам начинал удивляться происшедшему. Странно, что он снова очутился здесь. Не только из-за медведя, но принимая во внимание всю его жизнь…