Миры Роджера Желязны. Том 28 - [58]

Двое верховых индейцев выехали из-за поворота, и по восклицанию одного из них, Хью понял, что его заметили. Секунду спустя из-за скалы показались две вьючные лошади, а по топоту копыт можно было судить, что они были не последними. Хью остановился и обернулся. Всадники сжимали ружья.

Он встретил их, подняв левую руку раскрытой ладонью вперед, правую тоже постарался поднять насколько возможно. Из-за скалы выехали еще два всадника, ведя в поводу лошадей, навьюченных корзинами и мешками. Эти двое тоже схватились за оружие.

Когда они приблизились, Хью убедился, что это сиу, и даже догадался, что в корзинах, должно быть, урожай с полей изгнанных ри.

Подумав еще раз мельком о людской жестокости, он дал им подъехать поближе и остановиться, нацелив на него ружья.

Тогда он сказал: «Хью Гласс», и добавил на их наречии: «друг».

Пятнадцать Кольтер

Ястреб парил.

Шестнадцать Гласс

…И медведь, рыча, встал на задние лапы.

Семнадцать Кольтер

Джон спустился с гор и углубился в море травы, отделявшее его от форта Мануэля Лизы. Он шел, прихрамывая, под жарким солнцем, припекавшим затылок. Перед ним больше не было гор, утесов или холмов, бушующей воды. Осталась только колышущаяся под ветром трава великой прерии, сквозь которую даже слепой нашел бы дорогу к форту. Кольтер же знал прерию, как собственную ладонь, исходив ее вдоль и поперек вместе с Льюисом и Лизой, а когда и в одиночку. Она встречала его и завыванием зимнего ветра, и мягкостью весеннего ветерка, но еще ни разу он не шел по ней в таком состоянии, когда все кости ломило, а в голове плыло от лихорадки. Сейчас он не смог бы сказать наверняка, была ли трава водой, или вода была травой; он не знал точно, сам он движется, а трава стоит на месте, или трава плывет мимо, а он стоит.

Он развлекал себя мыслями о полете. Дрожащее небо над головой раскалилось добела, и в нем носились птицы-пылинки, его братья. Но он больше не мог летать с ними. Дыхание вырывалось вялыми выдохами, похожими на одышку дрожжевого теста. Хромое, подпрыгивающее, скрюченное существо, он потерял способность парить. Зловещая судьба — утонуть в море травы — пугала его больше, чем погоня черноногих.

Кольтер передвигался со скоростью раненого ястреба. Он видел птицу, которой был когда-то: залитый солнцем, с большими красными крыльями, она опустилась на сухую ветку только затем, чтобы Крузат тут же подстрелил ее. Как подрубленный, ястреб рухнул в мокрую утреннюю траву. Кольтеру запомнились тлеющие глаза, хищный коготь, хромающий прыжок огромной раненой птицы, пытающейся подняться в воздух.

Охотники смеялись. Ни один и пальцем не шевельнул, чтобы прекратить ее мучения, и он, к стыду своему, тоже. Они швыряли ястребу куски убитого кролика и наблюдали, как он вращал злобным глазом, презирая мясо, добытое другими. На следующее утро Кольтер увидел, как ястреб, прихрамывая, взбирается на пригорок: острая, словно наконечник стрелы, головка, волочащееся по земле крыло. Он сумел уберечься от койотов в сумерках и от хорьков ночью, но в человеке, который подстрелил его, не было жалости, как не было ее и в тех, кто смотрел на его мучения. Сжалься на нами, Господи, думал теперь Кольтер, мы не самые лучшие твои создания. Ему отчетливо запомнились последние минуты ястреба, как он ковылял до тех пор, пока скала не преградила ему путь, и осталось лишь сверкать колючим глазом на судьбу. В конце концов Кольтер успокоил птицу точным выстрелом в голову.

Сейчас же он желал одного: чтобы кто-нибудь или что-нибудь, тронутое его жалким состоянием, проявило подобную доброту. Время от времени ему приходилось останавливаться и вытаскивать из тела клещей, поворачивая их против часовой стрелки, а потом давить ногтем. Иногда он кидался на землю и сгибался пополам или же, засунув голову под мышку, бешено кусал их, глотая собственную кровь.

И полз дальше в лабиринте трав. Вверх-вниз — подтянись, каждые несколько ярдов падал бесформенной кучей и ловил ртом воздух.

Клещи были не единственными насекомыми, донимавшими его. Кузнечики прыгали на своих ногах-пилах прямо в глаза, обжигая их болью. Острая трава резала грудь и подбородок, хлестала по ногам; зеленые мухи и осы барабанили по голове.

Он представил, как они в первый раз выходили с Льюисом из этих травянистых зарослей. Он увидел себя на пригорке, озирающем море травы. Наконец-то они выбрались из него — оба даже засмеялись от облегчения. Там-то, на этом олимпийском холме, и начались все их беды — произошла первая стычка с черноногими.

— Давай теперь я расскажу, как я это помню, — сказал Мериуэзер Льюис.

— Откуда ты взялся, приятель? — спросил Кольтер, качая головой.

Льюис широко улыбнулся:

— Оттуда, куда все мы уйдем, разумеется.

— А где это?

— Там, куда ты направляешься.

Трава била Кольтера по ушам. Он не был уверен, что расслышал правильно.

— Там, куда я послал краснокрылого ястреба?

— Там, куда слетаются ястребы и другие стервятники… Так могу я начать?

— Значит, в это самое место? Льюис раздраженно нахмурился:

— Дорогой Джон, может, ты все же позволишь мне высказать мысли касательно индейского конфликта?

Кольтер устало кивнул.