Миры Роджера Желязны. Том 18 - [40]

— Чудесная мораль! — сказал Корнглоу. — Эта пьеса мне по душе! — И, сжимая ключ, выбежал из комнаты.

Аззи ласково улыбнулся:

— Еще одного осчастливили.

— Там снова кто-то у дверей, — сказал Аретино.

Глава 2

Мать Иоанна сидела в своей комнате в корчме. Она порядком трусила.

Изредка снаружи доносились приглушенные звуки. Их мог издавать кто угодно, человек или бесплотный дух, но игуменье мерещилось, что они исходят от паломников, решивших поймать сэра Антонио на слове и поднимающихся к нему.

Духовный сан не спасал мать Иоанну от человеческих желаний. Кое-чего она хотела для себя, и, как натура незаурядная, хотела страстно. Она была скорее администратор, чем религиозный деятель, и относилась к своим обязанностям настоятельницы как к руководству любым другим крупным учреждением. Управлять монастырем в Гравелине, где проживали семьдесят две инокини, куча слуг, конюхов и псарей, было не легче, чем небольшим городом. Мать Иоанна с первых дней ушла в свои заботы с головой; она была словно создана для этого. В отличие от других девочек, она не играла в куклы и не грезила о замужестве. С младенчества она любила командовать своими птицами и спаниелями: ты садись сюда, а ты — сюда, усаживала их пить чай и бранила за дурные манеры.

Привычка властвовать с возрастом не ослабела. Все могло бы сложиться иначе, будь Иоанна хороша собой, но она пошла в родню по линии Мортимеров. Ей досталось мортимеровское широкоскулое белое лицо, такие же короткие безжизненные волосы, та же коренастая фигура, которая наводит скорее на мысль о лопате или плуге, чем о нежной страсти. Она хотела денег и всеобщего повиновения, и церковная карьера открывала желанный путь. Настоятельница была в меру набожной, однако практичность брала в ней верх над благочестием, побуждая добиваться своего, а не ждать целую вечность, пока папа римский соизволит дать ей монастырь побольше.

Иоанна думала и думала, меряя шагами комнату, перебирала свои желания и спрашивала себя, какое из них главное. Всякий раз, слыша шаги в коридоре, она вздрагивала: ей казалось, что все остальные уже воспользовались предложением сэра Антонио. Скоро необходимые семь человек наберутся, и она останется ни с чем. Наконец Иоанна решилась.

Она выбралась из комнаты и тихонько прокралась по темным переходам корчмы. Поднялась по лестнице на второй этаж, моргая всякий раз, как скрипнет ступенька. Перед дверью сэра Антонио почтенная монахиня собрала все свое мужество, расправила плечи и постучала.

С той стороны голос Аззи отозвался:

— Входите, дорогая. Я вас ждал.

Вопросам ее не было конца. Аззи, перебарывая раздражение, постарался успокоить настоятельницу. Однако, когда пришло время изложить свое заветное желание, случилась заминка. Широкое белое лицо приняло смущенно-печальное выражение.

— Я даже не смею выговорить, чего я хочу, — сказала монахиня. — Это слишком постыдно, слишком низменно.

— Говорите, — подбодрил Аззи. — Кому же открыться, как не своему демону?

Иоанна раскрыла было рот, потом покосилась на Аретино.

— А он? Ему обязательно слышать?

— Конечно. Это наш поэт, — объяснил Аззи. Как он опишет ваши приключения, если не будет их очевидцем? Воистину тяжким преступлением было бы не воспеть эти увлекательные приключения и, следовательно, обречь нас на безвестность, в которой влачат свои дни большинство людей. Однако Аретино обессмертит нас, дорогая! Наш поэт возьмет ваши подвиги, сколь угодно скромные, и соорудит из них нетленные вирши.

— Ладно, сэр демон, вы меня убедили, — сказала Иоанна. — Сознаюсь, что в мечтах всегда воображала себя великой воительницей за справедливость, многократно прославленной в балладах. Вроде Робина Гуда в юбке — и чтобы между свершениями у меня оставалось вдоволь времени для охоты.

— Что-нибудь придумаю, — заверил Аззи. — Прямо сейчас и начнем. Берите ключ. — Он объяснил матери Иоанне про кольца, двери, чудесные подсвечники, чудесных коней и выпроводил монахиню за дверь.

— Ну, Аретино, — сказал демон, — думаю, мы успеем пропустить по кубку вина, пока не явился следующий кандидат. Как тебе пока?

— Если честно, не знаю, сударь. Пьесу обычно продумывают загодя, выстраивают сюжет. В вашей драме все смутно и неопределенно. Что олицетворяет хотя бы ваш Корнглоу? Всепобеждающую Гордость? Сельское Остроумие? Неистребимую Отвагу? А мать Иоанна — заслуживает она жалости или презрения? Или того и другого помаленьку?

— Сбивает с толку, верно? — спросил Аззи. — Зато, думаю, ты согласишься, выходит очень жизненно.

— Да, без сомнения, но как мы выведем из этого необходимую мораль?

— Не тревожься, Аретино, что бы ни делали персонажи, мы сумеем истолковать это в том смысле, о котором столько твердим. Помни, последнее слово остается за драматургом, и только ему решать, воплотился или не воплотился замысел. А теперь передай сюда бутылку.

Глава 3

Когда Корнглоу вернулся в свой уголок конюшни, он несказанно удивился, узрев рядом стреноженного коня, которого не видел раньше. Это был высокий белый жеребец. При появлении Корнглоу конь навострил уши. Как попало сюда это благородное животное? И Корнглоу понял, что находится вовсе не там, где думал. Видимо, чудесный ключ провел его через одну из дверей, о которых говорил Аззи, и приключение уже началось.