Миры Роджера Желязны. Том 13 - [70]

И пока он сидел там весь этот день, а его рот вбирал ругань и исторгал алкоголь и его глаза распрочитывали прочтенное, он знал, что одновременно новые машины отправляются назад в Детройт и разбираются на конвейере, что трупы воскресают в предсмертную агонию, а священники во всем мире, сами того не подозревая, служат черные мессы.

Ему хотелось засмеяться, но он не мог принудить свой рот сделать это.

Он вкурил две с половиной пачки сигарет. Затем наступило новое похмелье, и он лег в постель. Потом солнце зашло на востоке.

Крылатая колесница Времени неслась перед ним, когда он открыл дверь, сказал «до свидания» своим утешителям, и они вошли, сели и посоветовали ему не поддаваться горю до такой степени.

Он заплакал без слез, представив себе, что ему предстояло.

Вопреки своему безумию, он страдал.

…Страдал, а дни катились назад.

…Назад, неумолимо.

…Неумолимо, пока он не понял, что это время уже близко.

Он мысленно скрежетал зубами.

Велики были его горе, его ненависть, его любовь.

Он был в своем траурном костюме и развыпивал бокал за бокалом, а где-то люди наскребывали землю назад на лопаты, которые будут использованы, чтобы расзакопать могилы.

Он въехал задним ходом на своей машине на стоянку у похоронного бюро, поставил ее и сел в лимузин.

Они ехали задним ходом всю дорогу до кладбища.

Он стоял среди своих друзей и слушал священника.

— .праху прах, земле Земля, — сказал тот, а впрочем, в каком порядке ни говори эти слова, получается практически то же самое.

Гроб был поднят назад на катафалк и возвращен в траурный зал похоронного бюро.

Он просидел службу, и отправился домой, и распобрился, и распочистил зубы, и лег спать.

Он проснулся, снова оделся в траур и вернулся в бюро.

Цветы все были на своих местах.

Друзья со скорбными лицами разрасписались в книге соболезнований и распожали ему руку. Затем они вошли внутрь посидеть и посмотреть на закрытый гроб. Затем они ушли, а он остался наедине с распорядителем похорон.

Затем он остался наедине с собой.

По его щекам текли вверх слезы.

Костюм и рубашка были вновь несмятыми.

Он уехал задним ходом домой, разделся, распричесал волосы. День вокруг него рухнул в утро, и он вернулся в постель распроспать еще одну ночь.

В предыдущий вечер, проснувшись, он понял, что ему предстоит.

Дважды он напряг всю свою силу воли, чтобы прервать последовательность событий. И потерпел неудачу.

Он хотел умереть. Убей он себя в тот день, так не возвращался бы к нему теперь.

В его сознании закипали слезы при мысли о прошлом, от которого его теперь отделяло менее суток.

Прошлое преследовало его по пятам в этот день, пока он раздоговаривался о покупке гроба, склепа, всяких похоронных принадлежностей.

Затем он возвратился домой к похмелью — самому тяжелому — и спал, пока не проснулся, чтобы развыпивать бокал за бокалом, а затем вернуться в морг и снова прийти домой как раз вовремя, чтобы повесить трубку после этого звонка, этого звонка, который раздался, чтобы нарушить…

…Безмолвие его злости своим треньканьем.

Она погибла.

Она лежала где-то в обломках своей машины на девяностом шоссе.

Пока он расхаживал, вкуривая сигарету, он знал, что она лежит там и истекает кровью.

…И умирает после аварии на скорости восьмидесяти миль в час.

…И оживает?

…И вместе с машиной становится целой и невредимой, и вновь живет, воскресшая? И в эту самую минуту мчится багажником вперед домой на жуткой скорости, чтобы раззахлопнуть дверь после их финальной ссоры? Чтобы разнакричать на него и чтобы он разнакричал на нее?

Он мысленно застонал. Он в душе своей ломал руки. Не может это остановиться именно сейчас. Нет. Только не сейчас.

Все горе, вся любовь, вся ненависть к себе вернули его так далеко, так близко к той минуте…

Не может, не может это кончиться теперь.

Через какое-то время он перешел в гостиную, его ноги ходили из угла в угол, его губы сыпали ругательства, а сам он ждал.

Дверь хлопнула и открылась.

Она смотрела на него. Тушь смазана, слезы на щеках.

— !чертям всем ко уезжай Так, — сказал он.

— !уезжаю Я, — сказала она. Вошла внутрь, закрыла дверь. Торопливо повесила пальто на вешалку.

— .считаешь ты как вот Ах, — сказал он, пожимая плечами.

— !себя кроме, нужен не никто Тебе, — сказала она.

— !ребенка хуже себя ведешь Ты, — сказал он.

— !хотел не что, сказать, мере крайней по, бы мог Ты.

Ее глаза блеснули, как два изумруда, сквозь розовую пелену статики, и вот она — прелестная, вновь живая. В мыслях он плясал от радости.

Произошла перемена.

— Ты мог бы, по крайней мере, сказать, что не хотел!

— Я не хотел, — сказал он, сжимая ее руку так, что она не могла вырваться. — И ты никогда не узнаешь, до чего же я не хотел. Обними меня, — сказал он.

И она обняла.

Коррида

Он проснулся под ультразвуковой вопль, который терзал его барабанные перепонки, оставаясь за порогом слышимости.

Он поднялся на ноги в полной темноте.

Несколько раз он натыкался на стены. Как сквозь туман он понял, что руки у него от самых плеч болят, будто их истыкали иголками.

Звук доводил его до исступления…

Бежать! Необходимо как-то выбраться отсюда! Слева от него появилось пятнышко света. Он повернулся, бросился туда, и пятнышко стало дверью.