«Но мне бы очень хотелось знать, почему вообще продолжается эмиграция? Уроки были жестокими, так почему же тогда здравомыслящие люди — как этот юноша, к примеру, — отказываются воспользоваться ими?»
— Ну хорошо, — сказал он вслух. Он дал знак официанту. — Подзаправьте-ка нас, да побыстрее.
Райерсон невольно позавидовал той непринужденности, с которой его собеседник оформил заказ, и не удержался, чтобы не спросить:
— А вы всегда добираетесь до Луны первым классом? Захватив губами новую сигарету, Макларен чиркнул зажигалкой и улыбнулся; от его улыбки сигарета поднялась торчком.
— Думаю, да, — ответил он. — Я всегда путешествовал по жизни первым классом.
Корабль развернулся кормой к Луне и стал двигаться задним ходом, пока наконец не произвел посадку в порту Тихо; ни напитки, ни пассажиры при этом маневре не пострадали. Макларен сразу перестроился на лунную гравитацию, а Райерсон, сильно побледнев, проглотил таблетку. Но даже в этот момент, когда ему было плохо, Райерсона угнетала мысль, что ему еще предстоит пройти через галерею к монорельсовой станции. Пассажирам третьего класса предписано смиренно выносить извечные бюрократические издевательства: соблюдать правила безопасности, стоять в очередях, определяться с местом проживания. На этот раз прошло всего несколько минут, а он уже снова удобно устроился на мягких диванных подушках и глядел в прозрачный кристалл окна, любуясь гордым величием гор, увенчанных острыми пиками.
Когда поезд тронулся, Райерсон сцепил пальцы рук. Он боялся, и страх этот был выше его. Не сразу, но он все же разобрался в причине подобного чувства: призрак отцовского Бога, величаво и с достоинством проповедующий с надгробия, которое воздвиг сын.
— Давай поедим, — предложил Макларен. — Я нарочно выбрал именно этот поезд. Он идет не так быстро, и мы как раз успеем получить в пути удовольствие от еды. Шеф-повар всю душу вкладывает в приготовление устриц в тесте.
— Я не… не голоден, — запинаясь, произнес Райерсон.
На смуглом, украшенном крючковатым носом лице Макларена промелькнула усмешка.
— Для этого, парень, и существуют коктейли и закуски. Так что набивай желудок. Если правда то, что я слышал о рационе в глубоком космосе, то нам придется помучиться месяц-другой.
— Вы хотите сказать, что никогда не летали на звездолетах?
— Конечно, нет. Никогда в жизни не залетал дальше Луны. Да и зачем мне заниматься подобной чепухой?
Макларен столь стремительно направился в вагон-ресторан, что плащ за его спиной взметнулся, словно пламя. Под переливающейся белой туникой вырисовывались ноги, мускулистые и безволосые, а ниже виднелись высокие кожаные ботинки на шнуровке; на голове надменно красовался лихо заломленный берет. Райерсон, в своем сером комбинезоне космонавта, уныло плелся позади. На душе у него было горько. «Какого черта я потащился сюда и бросил Тамару? Да разве этот павлин разбирается в чем-нибудь? Он нанялся в этот рейс, чтобы просто развлечься, вот и все; чтобы ненадолго отдохнуть от вина и женщин… а Тамара сейчас отрезана на какой-то скале от всего мира, а рядом это самодовольное старое животное, которое трясется от злости при одном упоминании ее имени!»
Они сели за столик, и Макларен продолжил:
— Но от возможности поучаствовать в этой экспедиции грех отказываться. В прошлом году я подыскал себе смирного математика и поручил ему как следует разобраться в уравнении Шредингера — я имею в виду вариант релятивистской теории Сигумото. Юэнь теоретически допускает как раз то, что мне по вкусу — и даже слишком по вкусу. Тем не менее он решил уравнение с величинами, предполагаемыми у черной звезды: плотность массы, сила гравитации и так далее. Полученные им результаты заставили нас обоих задать себе вопрос: а не переходит ли подобное небесное тело в совершенно новую стадию дегенерации в самом ядре? Один гигантский нейтрон? Звучит, наверное, слишком фантастично. Но допустим…
И по мере того как монорельсовый поезд увлекал их дальше и дальше к Обратной стороне, Макларен, развивая свою теорию, все больше увлекался, перейдя с интерлингвы на язык математических терминов. Райерсон внимательно следил за математическими выкладками — порой Макларен даже испещрял формулами меню, но функция, которую он исследовал, была Райерсону неизвестна. Графически она выглядела замкнутой пространственной поверхностью и при определенных условиях сводилась к обобщенному тензору. Двумя часами позже, когда Райерсон вышел из поезда на Обратной стороне, голова его гудела.
Он уже слышал о циклопических сооружениях в кратере Юкава; полностью заполонив внутреннее пространство кратера, они расползались по равнине за его пределами. Да и кто не слышал об этом? Но все, что он увидел в этот свой первый приезд на Луну, было лишь огромным вокзальным вестибюлем, заполненным множеством одетых в форму специалистов, и длинным покатым туннелем. Не скрывая разочарования, он робко заикнулся об этом Макларену.
— Совершенно верно, — кивнул новозеландец. — Залив в полуденных лучах солнца намного романтичнее, чем прыжок на пятьдесят световых лет; да и представление о проделанном расстоянии там совсем другое — как-то больше впечатляет. А уж о том, что на заливе более красивый пейзаж, и говорить не приходится. По-моему, космические путешествия чересчур превозносят. Да и сами космонавты, насколько я слышал, предпочитают межпланетные перелеты, а свои безрадостные вахты в межзвездном пространстве воспринимают как неизбежную обязанность и несут их по очереди.
