Миры обетованные - [56]

– Почти все тут нагоняет тоску, – сказал мне Джефф. – Тоску по дому.

Смотря что понимать под домом, подумала я. Плотность населения в Ново-Йорке выше, чем в любом городе планеты, но в Ново-Йорке вы никогда не увидите такого скопления людей на одном кусочке земли. Я уже привыкла к столпотворению на улицах Нью-Йорка и была готова встретить нечто подобное и в Лондоне. Однако надеялась, что в Англии найдутся места и поспокойнее, не такие суматошные.

Вернулся руководитель группы и повел нас длинной пешеходной дорожкой к Английскому банку. Здесь мы выполнили необходимые формальности и получили на руки светочувствительные карточки, выдаваемые иностранцам, временно проживающим на территории Англии. Карточки заменяли деньги. Это уже было кое-что, напоминающее родину – Британия постепенно отказывалась от денежных купюр и монет-жетонов.

Когда наши паспорта были проштампованы, а на багаже сделаны соответствующие пометки в привокзальной таможне, мы наконец обрели свободу. Из недр подземки мы поднялись наверх и очутились под вечерним лондонским небом. В Нью-Йорке было два часа дня, в Лондоне – семь вечера. Стояла тишина, шел легкий снег. Мы двинулись гуськом по очищенному ото льда тротуару к автобусной остановке. Здесь нас ждал великолепный двухэтажный омнибус. И хотя я отметила множество вмятин на его обшивке, вымыт омнибус был безукоризненно.

Где-то прямо за нашими спинами высились знаменитые белые скалы Дувра, но полюбоваться ими нам не удалось, поскольку на море и сушу уже спустился темный вечер. Мы не различали ничего, кроме огней автостоянок. Проехав пару кварталов вдоль невыразительных по архитектуре модерновых строений, мы оказались за чертой города. Вероятнее всего, за окном простирался живописнейший пейзаж, но оценить его красоту я, естественно, не смогла. Нам довелось увидеть только море света на автостраде да какие-то бесформенные тени по обеим её сторонам.

Через несколько минут омнибус свернул на шоссе и мягко и медленно вполз на холм. Под колесами хрустел снег, и казалось, мы катим по гравию. На вершине холма стоял большой старый дом – из узких окон первого этажа струился желтый электрический свет. Как нам объяснила экскурсовод, этот каменный, скрытый сухими ветками плюща дом служил гостиницей уже триста лет подряд.

Хозяйка гостиницы, дородная румяная дама, встретила нас у двери. Тихо шевеля губами, она пересчитала нас по головам, вручила буклет с информацией об услугах, предоставляемых постояльцам, и ознакомила с расположением номеров. Женщины отправлялись спать в комнаты по правой стороне коридора, мужчины – по левой. Мой номер представлял собой громадную комнату с такими высокими потолками, каких, думаю, я в жизни не видела. Вдоль стены стояли кровати и рядом с каждой – две тумбочки. На них лежали стопки изумительно чистого постельного белья. По комнате гуляли сквозняки.

Сначала я была в комнате одна и за это время успела сделать восхитительное открытие; ванная! Она располагалась в небольшом сан-блоке, отдельно от туалетов. На двери висел лист бумаги, на котором вам предлагалось записываться на очередь в ванную. В ближайшие полчаса на ванну никто не претендовал. Да и вообще, до приезда нашей группы здесь жили всего лишь четыре женщины. Я написала на листе свою фамилию и поспешила к тумбочке за полотенцем.

Потом я заперлась в ванной комнате, сунула карточку в автомат, на оплату, – получасовое блаженство стоило два фунта, около двадцати долларов. Я могла бы заплатить и десять раз по двадцать.

В кране что-то заурчало, и на пластиковое дно полилась горячая, слегка темноватая вода, над которой тотчас заклубился пар. Я разделась, залезла в ванну и стала ждать, пока она наполнится. Вода поднималась, и я наслаждалась, чувствуя, как мое тело погружается в тепло. Кожу пощипывало, жгло, словно её легонько хлестали крапивой, и это придавало всему действу особую пикантность. Я откинулась на спинку ванны. Кран умолк. Целых полчаса я проблаженствовала в теплой воде, ощущая себя дремлющей рептилией, В пакете под рукой лежали принадлежности для мытья, но я не в силах была и пальцем пошевелить. А потом вода вдруг стала уходить из ванны, и в дверь кто-то постучал.

Я ещё не успела одеться, а моя соседка уже купалась. Когда же она появилась в комнате, выяснилось, что в Британии мы обе с ней – чужестранки и обе прибыли сюда из Нью-Йорка; только, в отличие от меня, она попала в Нью-Йорк с одной из канзасских ферм. Но тоже предпочитала ванну душу.

Я почувствовала растущее раздражение. Через несколько часов я поняла, в чем причина.

В холле было немноголюдно. Большинство студентов ушли на задний двор гостиницы – там, на открытой веранде, они курили, о чем-то болтали. Я бы присоединилась к ним, но боялась выходить на холод с мокрой головой. Соседка по номеру предложила мне сыграть партию в шахматы. Играю ли я? Мы вернулись к себе, отыскали в одной из тумбочек фигуры и доску и принялись за дело. Она знала толк в шахматах, я же за последние несколько лет ни разу не притронулась к фигурам. Концовка партии немного напоминала Пёрл-Харбор.

Мою «соперницу» звали Виолетта Брукс. Мне очень понравились и тот игровой стиль, который она проповедовала, и то миролюбие, с которым она меня разгромила. Виолетта была родом из Невады, а в Америке заканчивала университет. Мне очень хотелось поближе узнать о жизни в Неваде; однако Виолетта не собиралась особо распространяться об этом государстве. Ограничилась тем, что сказала – там вовсе не так плохо, как думают все вокруг. Правда, лично она, Брукс, возвращаться туда не намерена. Во-первых, ей не по душе анархия, а во-вторых ей будет трудно найти там работу по специальности.