Миры Ктулху - [170]

После 30 июля Блейк словно надломился. Он не одевался, еду заказывал по телефону. Гости отмечали наличие веревок рядом с постелью – он пояснил, что начал ходить во сне и надеется, что с перевязанными в лодыжках ногами или далеко не уйдет, или быстро проснется, если станет развязывать узлы.

В дневнике он описывает ужасный случай, повлекший за собой этот упадок. Отойдя ко сну ночью 30-го, он вдруг почувствовал, что очутился в абсолютно черном пространстве: видел он только короткие неяркие горизонтальные отблески голубого цвета, нюхом ощущал невероятный смрад и слышал над собой любопытные негромкие крадущиеся звуки. В какую сторону он ни поворачивался, всякий раз натыкался на нечто, каждому шуму соответствовал ответный звук сверху – негромкий, шевелящийся, похожий на тонкий скрип дерева о дерево.

Однажды ищущие руки его нащупали каменный столп с пустой верхушкой… Позже он обнаружил, что вцепился в перекладины лестницы, неуверенно пробираясь вверх – туда, где вонь становилась гуще, – когда жгучий порыв горячего ветра сбил его вниз. Перед глазами его разворачивался калейдоскоп фантастических изображений, время от времени расплывавшихся, сменяющихся видом огромной, ничем не ограниченной темной бездны, внутри которой кружили миры и солнце еще более мрачное. Блейк вспоминал старинные легенды о Великом Хаосе, в центре которого развалился слепой идиот – бог Азатот, повелитель вещей, окруженный плюхающей ордой безмозглых, не имеющих формы танцоров, убаюканный монотонным жужжанием демонической флейты в не знающих имени лапах.

И тут резкий призыв из внешнего мира пронзил его и поверг в невыразимый ужас. Что это было, он так и не узнал, – скорее всего, ракета из вечных летних фейерверков на Федерал-хилл – так местные жители поминают своих святых или святых патронов родных деревень в Италии. Как бы то ни было, с громким криком он свалился с лестницы в почти лишенную света палату под нею.

Блейк мгновенно понял, где очутился, и отчаянно бросился вниз по узкой винтовой лестнице, спотыкаясь и разбиваясь на каждом шагу. А потом было кошмарное бегство через просторный неф под пологом паутины, под призрачными арками, вздымающимися вверх к злорадным теням; слепое бегство через заставленный чем-то подвал – и воздух, и уличные огни снаружи; а потом безумное бегство вниз по призрачной горе, мимо несущих околесицу домов, через мрачный и безмолвный город черных башен и наконец вверх по отлогой мостовой – к собственной старинной двери.

Утром он вернулся в сознание и обнаружил, что лежит на полу в собственной студии полностью одетый. Грязь и паутина покрывали его, каждая пядь его тела ныла и просто болела. Обернувшись к зеркалу, он заметил, что волосы его казались обгоревшими, а к верхней одежде словно прилип мерзкий и странный запах. Тогда нервы его не выдержали. И потом, закутавшись в халат, он, утомленный, только глядел в западное окно, вздрагивая от каждого удара грома, и заносил в дневник абсолютно дикие вещи.

Свирепая гроза разразилась 1 августа перед полуночью. Молния так и разила во все части города, отмечены были два громадных огненных шара. Дождь лил сплошным потоком, а непрекращающаяся канонада грома, должно быть, лишила сна не одну тысячу человек. Блейк словно обезумел от страха за систему освещения и около часа ночи попытался дозвониться в компанию, хотя к этому времени энергосистему уже отключили ради безопасности.

Он все заносил в свой дневник: большие, нервные, часто неразборчивые каракули рассказывали о растущем страхе и отчаянии – и о том, что некоторые записи делались в полном мраке.

Он не зажигал в доме свет, чтобы иметь возможность видеть из окна. Похоже, что большую часть времени Блейк провел за столом, беспокойно вглядываясь в созвездие огней Федерал-хилл, сверкавшее над мокрыми крышами. Иногда он наугад делал случайные пометки в дневнике – так что на двух страницах полно отрывочных фраз, вроде: «Фонари не должны погаснуть», «Оно знает, где искать меня», «Я должен погубить это» и «Оно зовет меня сегодня, но, быть может, не на боль».

А потом свет погас во всем городе. В соответствии с материалами электростанции, это произошло в 2:12 ночи, но в дневнике Блейка время не упомянуто. Простая короткая фраза: «Свет погас. Господи, помилуй мя». На Федерал-хилл стояли стражи, не менее встревоженные, чем он сам, ограждая город от нечисти свечами, укрытыми под зонтами, электрическими фонариками, масляными лампами, распятиями и разного рода оберегами, обычными на юге Италии. Люди благословляли каждую вспышку молнии и только таинственными жестами правой руки выражали свой страх, когда ветер унес грозу в сторону и вспышки молний ослабли, а потом прекратились совсем. Внезапный порыв ветра задул свечи, так что вокруг сделалось вовсе темно. Кто-то позвал отца Мерлуццо из храма ди Спирито Санто. И он поторопился прийти на площадь, громко читая молитвы. В беспокойном гнусном шевелении наверху башни сомневаться не приходилось.

То, что произошло в 2:35, засвидетельствовали священник, человек молодой, интеллигентный и хорошо образованный; патрульный Уильям Д. Моногэн с центральной полицейской станции, офицер в высшей степени надежный, остававшийся в той части маршрута, чтобы проследить за толпой; и большая часть из семидесяти восьми человек, что собрались вокруг высокой подпорной стены, в особенности те из них, что находились напротив восточной стены церкви. Конечно, доказать нельзя ничего, поскольку обстоятельства выходят за рамки привычного порядка вещей. Можно придумать всякие объяснения. Нельзя быть уверенным в том, что в огромных старинных, непроветриваемых и давно заброшенных зданиях, наполненных всем чем угодно, не могут происходить неизвестные химические процессы. Зловонные испарения, мгновенная вспышка горения, давление газов, порожденных долгим гниением… Словом, любое из многочисленного рода явлений могло послужить этому причиной. Конечно же, нельзя полностью исключить и возможность сознательного шарлатанства. Все случилось очень быстро и заняло не более трех минут: отец Мерлуццо, человек пунктуальный, то и дело поглядывал на часы.