Миры Филипа Фармера. Том 05. Мир одного дня: Бунтарь, Распад - [187]

— А я буду, — ухмыльнулся Бейкер. — Надо же тебя вытащить. Я люблю тебя, но ты не всегда мне нравишься. Тебе надо быть больше похожим на меня. А как же ты таким станешь, если не будешь тренироваться?

— Ну ладно. Только мне сначала надо одеться.

Медленно и неохотно Джефф натянул на себя одежки. Он трясся от страха, но в то же время чувствовал радостное волнение. Неужели он правда это сделает? Будет настоящее приключение. Плохо только, что если его поймают, то накажут, а Бейкера и пальцем не тронут.

Джефф отдал экрану команду притушить свет в коридоре, и они пошли к выходу. Вдруг кто-то из родителей проснется, увидит яркий свет и встанет проверить, в чем дело.

На середине коридора Джефф услышал голоса, ведущие какой-то неразборчивый разговор.

— Не спят! — шепнул Джефф Бейкеру. — Теперь мы не сможем уйти.

— Вот еще! Пошли все равно.

Они тихо двинулись дальше. Джеффу казалось, что его сердце скоро прорвет грудную клетку. Перед приоткрытой дверью родительской спальни Бейкер сказал:

— Давай послушаем. Может, что-нибудь узнаем. Взрослые ведь нам ничего не говорят. Думают, они самые умные и таинственные.

Джефф подошел вслед за Бейкером к двери. В спальне было темно. Папа с мамой разговаривали так тихо, что Джефф почти не разбирал слов. Потом он уловил свое имя. Они говорили о нем.

Он напряг слух, но они говорили уж очень тихо, хотя и неспокойно. Почему они в такой час не спят и говорят о нем? У Джеффа почему-то создалось впечатление, что разговор идет о чем-то, что уже давно их беспокоит и будет беспокоить еще долго. В голосах была грусть и гнев — гнев друг на друга.

Бейкер прошептал Джеффу на ухо, хотя шептать было не обязательно — его слышал один только Джефф:

— Пошли обратно в нашу комнату. Включим аудиомонитор в их спальне и послушаем.

— Это нехорошо. И если нас на этом поймают, то накажут меня, а не тебя.

— Не поймают. Чего ты все время трясешься, как студень?

— А вдруг они велели своей стенке выключить звук? Мы все равно ничего не услышим.

— Как можно знать, пока не попробуешь? Делай то, что я тебе говорю — тогда, может, не будешь такой размазней.

Джефф разозлился.

— Я не такой, как ты говоришь! Не такой! — Он колебался. Ему очень хотелось узнать, что говорят о нем родители. — Ладно, я это сделаю. Но если нас поймают, никогда больше не буду играть с тобой!

— Ну да. А с кем же ты будешь играть? Так и будешь сидеть один. Ничего из тебя не выйдет, так и останешься боякой, если выгонишь меня. Лучше я возьму и выгоню тебя. Уж очень ты противный.

Идя обратно по коридору, Джефф вспоминал, не сделал ли он чего-то очень плохого, сам не зная об этом. По его разумению, он был хорошим. Он ничем не огорчал родителей — вот только был несмелый, не хотел драться с мальчишками, боясь, что его побьют, и не мог связать двух слов, когда его вызывали отвечать. Но с этим он ничего не мог поделать — нельзя же сердиться на него за это.

Только кто их знает, родителей. Их любой пустяк может расстроить. В их правилах часто нет никакого смысла. А их объяснения — когда они берут на себя труд что-то объяснять — для них, может, и хороши, а для Джеффа сплошная дурь. Иногда Джеффу казалось, что во взрослых не больше человеческого, чем в тех космических пришельцах, которых показывают по телевизору.

Впрочем, ему казалось, что и ребята в школе — тоже не люди, не земляне.

Джефф с Бейкером вернулись к себе и сели рядом на диване. Джефф сказал:

— А вдруг они включат мой монитор, чтобы посмотреть, как я тут?

— Зачем им это?

С сердцем, забившимся еще сильнее, Джефф активировал голосом аудиомонитор в спальне родителей и прибавил громкость. Видео он включать не хотел. Если его застанут за этим, то накажут вдвойне. И потом, у них в комнате темно и он их все равно не увидит. А может, они включили свет и занимаются этим самым?

Он поделился своей мыслью с Бейкером. Тот фыркнул:

— Что-то непохоже, чтобы они были настроены на любовь.

— Нет, нельзя ему об этом говорить, — сказала мать. — Мы не должны. Такой шок повлияет на всю его жизнь.

Крепким нашего мальчика не назовешь, он чувствителен, даже слишком. И что будет, если мы ему скажем, а он скажет кому-то еще? Тогда мы попадем в большую беду, сам знаешь.

— Знаю, знаю. Не такой я дурак, каким ты меня считаешь. Мы ничего ему не расскажем, пока он не подрастет настолько, чтобы понимать, что болтать об этом нельзя.

— Да зачем вообще говорить? Ему вовсе не нужно об этом знать. Это не сделает его ни лучше, ни счастливее.

— Правда есть правда.

— Черт бы побрал тебя и твою правду! Тут речь не о науке. Мы говорим о нашем сыне, о его чувствах. При чем тут правда? Незачем ему знать, что мы лгали ему для его же блага и уж точно для своего. Люди постоянно лгут друг другу. Да, иногда нужно сказать правду, но людям нужна именно ложь. А Джеффу нужна именно эта ложь.

— Нет. Правда должна торжествовать. Но сказать её следует осторожно, в нужное время и при нужных обстоятельствах.

«Что сказать, что? — спрашивал себя Джефф. Сердце у него разрывалось на части, он потел и весь дрожал. — Что?»

Из телефильмов он знал, что бездетные пары иногда усыновляют детей. А быть приемным ребенком почему-то — он не совсем понимал почему — опасно. Или стыдно. Чего-то тут следовало остерегаться, хотя актеры и говорили, что любовь решает все.