Миры Айзека Азимова. Книга 4 - [46]

Они посмотрели на Бейли — Фастольф с легкой усмешкой, а Глэдия печально. (Бейли рассердило, что Фастольф, чье будущее выглядело не более светлым, чем его собственное, тем не менее не утратил юмора. «Ну над чем он смеется, точно идиот!» — подумал Бейли зло.)

— Незнание, — медленно сказал Бейли, — еще не доказательство. Человек может не знать дороги куда-то, пойти наугад и все-таки прийти на место. Или в разговоре с Джендером случайно вызвать заморозку.

— И какова вероятность? — спросил Фастольф.

— Вы специалист, доктор Фастольф, и, наверное, объясните, что она очень мала.

— Невероятно мала. Человек может не знать дороги куда-то, но, если добраться туда можно лишь по канатам, натянутым зигзагами, какова вероятность, что он доберется туда с завязанными глазами, шагая наугад?

Руки Глэдии словно вспорхнули, она крепко сжала кулачки и положила их на колени.

— Случайно или нет, это сделала не я! Когда это произошло, меня с ним не было. Не было! Я разговаривала с ним утром. Он был такой же, как всегда, абсолютно нормальный. А через несколько часов я его позвала, он не пришел. Я пошла посмотреть, а он стоял на своем обычном месте, такой же, как всегда. Но только он не прореагировал на меня. Совсем. И теперь не реагирует ни на что и ни на кого.

— А не могло ли, — спросил Бейли, — что-то сказанное вами мимоходом вызвать заморозку, когда вы уже ушли? Через час, например.

Фастольф резко его перебил:

— Абсолютно исключено, мистер Бейли. Если заморозка происходит, то мгновенно. Пожалуйста, не допрашивайте Глэдию в такой манере. Она не способна вызвать заморозку сознательно, и немыслимо, чтобы она вызвала ее случайно.

— Но ведь немыслимо, чтобы ее вызвал случайный позитронный дрейф, хотя, по-вашему, причина все-таки он?

— Но не в такой степени.

— Обе возможности крайне маловероятны? Какие могут быть различия в немыслимости?

— Очень большие. Я оценил бы вероятность умственной заморозки из-за позитронного дрейфа как один к десяти в двенадцатой степени, а из-за непреднамеренного создания всех необходимых условий — как один к десяти в сотой степени. Оценка, естественно, очень примерная, но соотношение достаточно точное. Различие больше, чем между одним электроном и всей Вселенной, и оно в пользу позитронного дрейфа.

Некоторое время царило молчание. Потом Бейли сказал:

— Доктор Фастольф, вы упомянули, что торопитесь.

— Я и так уже очень задержался.

— Так не уйти ли вам?

Фастольф привстал было, но потом сказал:

— А что?

— Я хочу поговорить с Глэдией наедине.

— Допрашивать ее?

— Я должен расспросить ее без вашего вмешательства. Наше положение слишком серьезно, чтобы считаться с правилами вежливости.

— Милый доктор, я не боюсь мистера Бейли, — вмешалась Глэдия. И добавила тоскливо: — Мои роботы защитят меня, если его невежливость перейдет границы.

Фастольф улыбнулся.

— Ну хорошо, Глэдия. — Он встал и протянул руку. Она слегка ее пожала. Он добавил: — Я хотел бы, чтобы Жискар остался здесь для общей защиты и, если разрешите, Дэниел пока останется в соседней комнате. Не одолжите ли мне какого-нибудь вашего робота, чтобы он проводил меня домой?

— Ну конечно, — ответила Глэдия. — По-моему, вы знаете Пандиона.

— Да-да. Робот крепкий и надежный!

Он ушел в сопровождении робота.

Бейли выжидающе следил за Глэдией, всматривался в нее. Она сидела, разглядывая сложенные на коленях руки.

Бейли не сомневался, что она может рассказать еще многое. И не знал, как убедить ее быть откровеннее. Но в одном он был убежден: в присутствии Фастольфа она не скажет ничего.

24

Наконец Глэдия подняла голову. Лицо ее было лицом маленькой девочки. Она сказала тихим голоском:

— Как вы, Элайдж? Как себя чувствуете?

— Неплохо, Глэдия.

— Доктор Фастольф сказал, что приведет вас сюда через луг и постоит с вами в самом тяжелом для вас месте.

— А? Но зачем? Чтобы посмеяться?

— Нет, Элайдж. Я рассказывала ему, как на вас действует пребывание под открытым небом. Помните, как вы потеряли сознание и упали в пруд?

Элайдж быстро мотнул головой. Помнить-то он помнил, но вспоминать не хотел и сказал сердито:

— Я теперь уже не совсем такой. Стал выносливее.

— Но доктор Фастольф сказал, что испытает вас. Все прошло хорошо?

— Достаточно хорошо. Сознания я не потерял. — Он вспомнил, что произошло, когда космолет шел на посадку, и скрипнул зубами. Нет, это другое и обсуждения не требует. Он сказал, меняя тему:

— Как мне называть вас здесь? Как к вам обращаться?

— Вы же называете меня Глэдией.

— Но, возможно, это нежелательно. Миссис Дельмар? Но вы ведь…

Глэдия вскрикнула и перебила его:

— Тут я этой фамилией не пользуюсь! Пожалуйста, не называйте меня так.

— Ну, а как называют вас аврорианцы?

— «Глэдия Солярия», но это просто указание, что я с другой планеты, и мне тоже не нравится. Я просто Глэдия. Одно имя. Оно не аврорианское, и, наверное, другой Глэдии на планете нет, так что его вполне достаточно. А я вас буду по-прежнему называть Элайдж, если вы не против.

— Нет, я не против.

— Не выпить ли нам чаю, — сказала Глэдия не вопросительно, а утвердительно, и Бейли кивнул.

— А я не знал, что космониты пьют чай, — сказал он.

— Не земной. Это экстракт одного растения, приятный на вкус и во всех отношениях безвредный. Мы называем его чаем.