Миры Айзека Азимова. Книга 2 - [17]

— Что? — не понял он.

Девушка с жаром закивала, вся засветившись от радости, на нее было приятно смотреть даже в таких тревожных обстоятельствах.

— Хотите, чтобы я говорил? — спросил Шварц. Мужчина сел к нему на кровать и жестами предложил открыть рот.

— А-а, — сказал он.

И Шварц повторил за ним:

— А-а.

Одновременно тот массировал ему адамово яблоко.

— В чем дело? — сварливо осведомился Шварц, когда процедура окончилась. — Вас удивляет, что я умею говорить? За кого вы меня принимаете?

Дни шли за днями, и Шварц кое-чему научился. Мужчину звали доктор Шект — первое имя, которое Шварц услышал с тех пор, как переступил через тряпичную куклу. Девушка была его дочь, Пола. Шварц обнаружил, что можно больше не бриться — волосы на лице не росли. Это испугало его. Росли они раньше или нет?

Силы быстро возвращались к нему. Ему теперь разрешали одеваться и ходить, а есть давали не только кашу.

Выходит, у него все-таки амнезия, и здесь его лечат? Выходит, это и есть нормальный, естественный мир, а тот мир, который он будто бы помнит — только порождение больного мозга?

Его никуда не выпускали из комнаты, даже в коридор. Значит, он в заключении? Он совершил какое-то преступление?

Нет большего одиночества, чем одиночество человека, заблудившегося в бесконечных извилистых переходах собственного разума, куда никто не может проникнуть и где никто не спасет. Нет беспомощнее того, кто ничего не помнит.

Пола забавлялась, обучая его говорить. Шварца нисколько не удивляла легкость, с которой он запоминал новые слова. Он помнил, что в прошлом отличался хорошей памятью — по крайней мере, она никогда его не подводила. Через два дня он уже мог понимать простые предложения. Через три — мог объясняться сам.

Однако на третий день его все-таки кое-что удивило. Шект показывал ему цифры и задавал задачи. Шварц решал, а Шект, посматривая на таймер, что-то быстро записывал. Потом он объяснил Шварцу, что такое логарифмы, и попросил найти логарифм числа 2.

Шварц ответил, старательно подбирая слова: его словарь был все еще очень беден, и он подкреплял его жестами:

— Я… не… знать. Нет… такой… цифра.

Шект взволнованно кивнул.

— Нет такой цифры, — подтвердил он. — Ни одна, ни другая; часть одной, часть другой.

Шварц прекрасно понял, что говорит Шект, — ответ представляет собой не целое число, а только часть его. И сказал:

— Ноль запятая три ноль один ноль три… и еще цифры.

— Достаточно!

Тогда Шварц и удивился. Откуда он знал ответ? Он был уверен, что раньше не слыхивал о логарифмах, но ответ возник у него в уме, как только был задан вопрос. Шварц не имел представления, как он это вычислил.

Точно мозг существовал независимо от него, используя его, Шварца, только для кормления.

А может, до амнезии он был математиком?

Дни казались ему невыносимо долгими. Он все сильнее ощущал, что должен выйти в широкий мир и добиться хоть какого-то ответа. В этих четырех тюремных стенах он ничего не узнает, ведь он здесь — вдруг его осенило — всего лишь подопытный кролик.

Случай представился на шестой день. Окружающие стали полностью доверять ему, и однажды Шект, уходя, не запер дверь. Раньше она закрывалась так плотно, что не видно было даже, где она прилегает к стене, а теперь там просматривался квадратик света.

Шварц подождал, не вернется ли Шект, а потом медленно поднес руку к светлому отверстию, как это делали другие. Дверь тихо и плавно скользнула вбок. Коридор был пуст.

Так Шварц «бежал».

Откуда ему было знать, что все шесть дней его пребывания в институте агенты Общества Блюстителей вели слежку за домом, за его комнатой и за ним самим?

Глава 6 Ночные тревоги

Ночью дворец прокуратора представлял собой не менее волшебное зрелище. Ночные цветы, все неземного происхождения, раскрывались большими белыми гроздьями, и тонкий аромат доходил до самого дворца. Под поляризованным лунным светом силиконовые нити, искусно вплетенные в алюминиевые стены, начинали излучать слабый фиолетовый свет, отражаемый блестящим металлом.

Энниус смотрел на звезды. Они казались ему воистину прекрасными — ведь это была Империя.

Звездное небо Земли представляло собой нечто среднее между ослепительно сияющими небесами Центральных Миров, где звезды состязаются друг с другом в такой тесноте, что в их сплошном костре не видно ночи, и пустынным величием небес Периферии, где сплошная чернота лишь изредка нарушается мерцанием сиротливой звезды да светится млечная линза Галактики, в которой отдельные звезды сливаются в алмазную пыль.

На Земле можно было одновременно наблюдать две тысячи звезд. Энниусу виден был Сириус, вокруг которого вращается одна из десяти самых населенных планет Империи. А вот Арктур, солнце его родного сектора. Солнце Трентора, столицы Империи, затерялось где-то среди Млечного Пути и даже в телескопе сливалось с общим сиянием.

На плечо Энниуса легла мягкая рука, и он накрыл ее своей.

— Флора? — шепнул он.

— Ты еще сомневаешься? — с нежной насмешкой ответила ему жена. — Знаешь ли ты, что не спишь с тех самых пор, как вернулся из Чики? И знаешь ли ты, что скоро рассвет? Может быть, мы и завтракать будем здесь?

— Почему бы и нет? — Любовно улыбнувшись, Энниус нашел в темноте каштановый локон жены и легонечко потянул. — Но зачем тебе бодрствовать со мной и утомлять самые прекрасные глазки во всей Галактике?