Миров двух между - [105]

Каждая книга — тоже своего рода попытка контакта, контакта автора, выразившего свои мысли и чувства, с читателем, принявшим или не принявшим ее. Книга Александра Бушкова увидела свет. Состоялся ли контакт? Об этом надо спросить у читателей. А своего читателя первая книга Бушкова, безусловно, найдет.

Анатолий Балабуев, Ираклий Вахтангишвили Навстречу гибели… или навстречу жизни?

(Критический отзыв на научно-фантастическую повесть “Шагни навстречу” молодого волгоградского фантаста Сергея Синякина)

Хотим сразу же поделиться с вами, дорогие читатели, одним забавным наблюдением. Оно как из области чисто “литературной”, так и из банальной жизненной практики. Пусть это не прозвучит ни претензией на парадокс, ни тем более потугой на скучную назидательность. Итак, это неправда, будто молодость — источник оптимизма и только оптимизма. Напротив, ее удел (в большей мере) — излишнее драматизирование.

Впрочем — читатель уже, по-видимому, это почувствовал, — сказанное вместо предисловия — скорее шутка. Вся беда, надо полагать, в том, что нам слишком часто попадались на глаза научно-фантастические произведения начинающих авторов, в которых Ее Величество Смерть с первой и до последней страницы, усердно размахивая косой, собирала богатый урожай человеческих жертв, нисколько не заботясь при этом ни о читательских, ни об авторских симпатиях и антипатиях.

Оговоримся сразу: мы никоим образом не спешим приклеить ярлык только что описанного “бездумного уничтожительства” к остросюжетной повести молодого волгоградского автора-фантаста Сергея Синякина “Шагни навстречу”. И не потому, что в ней мало убивают. Нет, сквозная, “лейтмотивная” тема смерти подчинена здесь более чем актуальной проблеме ядерной, военной угрозы, проблеме человеческих отношений, вплоть до глобальных масштабов. Две самостоятельные, практически не пересекающиеся сюжетные линии рельефно выделяют фабулу произведения, его основную идею. Благородная цель всеобщего разоружения и возможные трудности на пути к ее реализации (как технические, так и политические) — вот тот стержень, на который нанизаны все события повести. Преодоление этих препятствий, по мысли автора, может быть сопряжено с огромными человеческими жертвами и лишениями, описанными в повести с беспощадным натурализмом, который тем не менее, не перечеркивает общего оптимистического замысла автора, идеи победы разума над силами разрушения, И все же… Все же хотелось бы отметить с легким сожалением привкус этакой фатальной неизбежности трагического летального исхода для каждой конкретной ситуации. Мы не претендуем на категорическую правоту в этом вопросе, но все же нам кажется, что отмеченная фатальная обреченность ведет к схематизации, а значит — к девальвации всей сюжетной конструкции произведения. Или же, выражаясь проще: появился персонаж — значит скорее всего погибнет!

Справедливости ради будет отмечено, что такой фантастический прием, как компьютерный бунт, когда взбесившаяся электроника начинает фанатично уничтожать все вокруг себя, — в литературе далеко не новинка. Однако тот факт, что к этой теме систематически обращается большое число авторов, в том числе и именитых, говорит о ее безусловной актуальности. Да, люди побаиваются компьютерного разума, его возможного “своеволия”. И пусть Сергей Синякин здесь не оригинален, но его описание борьбы героев с ЭЛСПРО достаточно красочно и эмоционально, хотя в нем и присутствуют отдельные сомнительные технические детали вроде захватов падающих на спины людей…

Более убедительны в повести, на наш взгляд, главы, посвященные гражданской войне в Исламии, имеющие под собой вполне реальные исторические аналоги на сегодняшнем Ближнем Востоке. Подкупает авторская решительность в высказываниях типа: “Всадники ислама любят серп и молот так же, как звездно-полосатый флаг”. Правда, временами автор чересчур решителен, например, он заявляет: “Жестокость всегда была характерна для народов Азии”. Так и хочется продолжить: “…Африки и Латинской Америки, а также Америки Северной, Европы, Австралии и даже Антарктиды”. Уверяем вас, поедать ложками мозг живой обезьяны не многим более антигуманно, чем вырывать сердце у живого человека или сжигать его на костре! И все же, думается, именно смелые высказывания автора выгодно высвечивают его творческое лицо, формируя его индивидуальный авторский почерк. Зловещий образ диктатора-кровопийцы Уль-Раба, описание предсмертной дружбы двух дипломатов, советского и американского, трагическая сцена, когда они находят сожженные трупы своих сыновей, — все это, в определенном смысле, авторские находки, авторские удачи. А вот конфликт между Голиковым и Райтом, пожалуй, несколько шаблонен и потому не столь убедителен. С другой стороны, автором довольно точно подмечены некоторые характерные черты чисто американского юмора и элементы “американского образа жизни”. Более того, увлекаясь, автор моментами начинает смотреть на происходящее в повести как бы глазами американца! Обратите внимание, как часто повторяется в авторском тексте определение “русский” в отношении и Лебедева, и Голикова. Согласитесь, так скорее должен был бы выражаться американский автор.