Миротворцы - [35]

– Какую фамилию? – спросил Мишуков после длинной тяжёлой паузы.

– Фамилию, которую вы получили как результат статистической обработки по парамет-рам, переданным вам кандидатом технических наук Герасимом Стрельцовым.

Дьявол! Откуда он знает?! Неужели "троянец" научился летать?

– Ничего я вам не должен, – сказал Мишуков. – Ни-че-го!

– В таком случае мне тоже придётся написать заявление. Только не об уходе, – Князев едва заметно улыбнулся, – а о том, что у меня есть неопровержимые доказательства того, что вы принимали самое непосредственное участие в деле доведения до самоубийства академика Абрамянца.

Князев знал, куда бить. Мишуков был всё-таки неплохим человеком, его конфликт с зако-ном ограничивался только двумя преступлениями: "благородным" хаком и злостным сокрытием доходов. Ни за то, ни за другое у него совесть не болела. Болела она потому, что он невольно стал соучастником самого настоящего убийства – причем, убийства человека, которого Мишу-ков знал и уважал. Но даже на Страшном суде Андрей не признался бы в своём соучастии. Ведь он же не знал, что так получится! Он этого не хотел!..

Потому, когда Князев заявил, что располагает "неопровержимыми доказательствами", в глазах у Мишукова потемнело, и он узнал, что означает словосочетание "чёрный ужас".

– У вас нет никаких доказательств! – почти прокричал он. – Нет!!!

– Вы мне не верите? – удивился Князев. – Хорошо, я готов перечислить вам имеющие-ся у меня доказательства. Это, во-первых, ответ на мой официальный запрос об авторстве ста-тьи "Из чего делают ракеты?", опубликованной в начале прошлого года в журнале "Наука". Во-вторых, письмо от члена редколлегии сетевого журнала "Инжиниринг", в котором излагаются подробности передачи ему ряда материалов по технологиям обработки высокопрочных спла-вов. В-третьих, у меня есть выписка из уголовного дела, возбуждённого по факту самоубийства академика Абрамянца, в которой указывается, что статья "Из чего делают ракеты?" и распе-чатки файлов из "Инжиниринга" были обнаружены на рабочем столе академика во время ос-мотра квартиры через три часа после его смерти. В качестве улик эти материалы к делу при-ложены не были, но это поправимо.

Шантаж! Какой грубый шантаж!

Мишуков понял, что спорить и оправдываться здесь, в этом кабинете, нет никакого смыс-ла. Более того, это только усугубит его, Мишукова, и без того шаткое положение: мало ли что ещё у Князева припрятано в заначке.

Поэтому, чуть переведя дух, он спросил:

– Какие гарантии?

– О чём вы?

– Какие вы даёте гарантии, что если я скажу вам фамилию и напишу заявление, то вы сразу после этого не передадите свои… улики… следователю?

Князев не ответил сразу, и Мишуков вскинул голову и впервые за весь разговор взглянул Ефиму в глаза. Взгляд Князев имел отстранённый – видимо, размышлял; потом лицо его про-яснилось:

– Моего честного слова вам достаточно?

Мишуков подумал. Честное слово Князева имело определённый вес: он никогда им не разбрасывался, а если кому-нибудь давал, то держал до конца. Об этом самом честном слове на кафедре ходили легенды. Ну и анекдоты, конечно. С другой стороны, дело было больно уж щекотливое, одного честного слова – мало, недостаточно.

Но раз пошёл деловой разговор, то можно попробовать торговаться.

– В каком виде у вас те две… улики… о которых вы говорили? спросил Мишуков.

– Два письма. Оба заверены подписями и печатями.

– Я согласен поверить вашему честному слову только в том случае, если вы отдадите мне оригиналы этих писем.

Это было неприкрытое оскорбление, но Князев, что-то просчитав про себя, кивнул:

– Понимаю. Отыгрываем время, Андрей Вадимович?

Мишуков никак не прокомментировал его последний вопрос.

– Что ж, я согласен, – подвёл итог Князев.

Ефим открыл верхний ящик стола и достал простую папку-скоросшиватель.

– Теперь – фамилию, – сказал он, выкладывая папку на край стола, рядом с дискета-ми.

– Фамилия – Гусаков, – ответил Андрей.

У него не было причин лгать: сделка есть сделка – да и самому Андрею эта фамилия ничего не говорила. Но зато Лысому Гере, который в этот момент парился в "аквариуме" чет-вёртого отделения милиции города Ветрогорска, эта фамилия сказала бы очень многое. Почти всё.

3.

Ефим Князев и Кирилл Артемьев встретились в конце рабочего дня, в шестнадцать ноль-ноль, на квартире у Князева (улица Береговая, дом 13, корпус 1, квартира 406, пятый этаж). Собственно, это Артемьев пришёл к Князеву, а тот его ждал, заварив крепкого кофе и устроив-шись по давней привычке в огромном кресле у окна с видом на реку Ворону и речной вокзал на противоположном берегу.

Кирилл усмехнулся про себя, увидев на коленях у сидящего друга книжку в пёстрой об-ложке – очередной детектив, дешёвая беллетристика, к которой Ефим, несмотря на свой бле-стящий ум, испытывал до сих пор ничем не объяснимую тягу. Библиотека детективов на трёх языках: русском, английском и немецком – заполняла собой большее пространство квартиры Князева; книги стояли в три ряда на стеллажах, лежали, сваленные стопками, в самых неожи-данных местах, занимали антресоли и лоджию, грозя обвалом местного значения – однако Ефим продолжал покупать и покупать их, и не было для него лучшего подарка на день рожде-ния или Новый год, чем томик нового, ещё пахнущего типографской краской детективного ро-мана. Друзья посмеивались над странной причудой, но использовали её на сто процентов: во-первых, никогда не возникало вопроса, чем порадовать друга Князева при встрече или по слу-чаю, во-вторых, всегда было известно, к кому пойти набрать "убойной" литературы для чтения перед сном или в общественном транспорте. Князев книжками (прочитанными) делился легко и никакого учёта не вёл, то есть можно было и потерять при случае без всяких последствий.