Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - [49]

— Это все раньше было, ну кое-что я, конечно, знаю… Я думал, он сразу откликнется, едва получит известие, что я бежал.

— А позвонить ему ты не можешь?

— У меня нет номера. Мы уже давно ничего о нем не слышали. Вот в чем дело. Ему наплевать на нас. Не иначе, он большой скряга.

— Все равно он мог бы, по крайней мере, перетащить тебя туда. Родственнику в такой ерунде не отказывают.

— А может, он умер.

— С чего это он вдруг умрет?

— Ты небось думаешь, что в Штатах вообще не умирают?

— Нет, конечно, но если он одних с тобой лет, это маловероятно.

— А что, если он погиб в автокатастрофе?

— Ты ведь сам рассказывал, что там автокатастроф не бывает, потому что все водители соблюдают правила дорожного движения. Slow motion, говорил ведь? А если даже и столкнутся две машины, все равно ничего страшного не случится, потому что машины у них очень прочные.

— Чепуха, это про шведов кто-то рассказывал, потому что они ездят на своих «вольвах». На такой машине ничего не страшно. А в Штатах всяких дорожных происшествий выше головы. Они то и дело бьются. Ты даже не представляешь себе, до чего это опасная страна, ты даже и не догадываешься, как часто нападают на людей в Чикаго. Там гораздо проще получить пулю, чем гражданство.

— Хватит, Иво, ты преувеличиваешь.

— Почему это я преувеличиваю? Я знаю, что говорю. В больших городах вообще нельзя жить, там прямо ад, средь бела дня палят. Ты хоть немножко представляешь себе, что там творится? Ты где-нибудь притулился, думаешь только о своих делах, но тут какому-то психу надоело жить, а у них там у всех есть по револьверу, и этот самый псих начинает палить во все стороны. Войдет в первую попавшуюся забегаловку и пристрелит всех, кто там ест. Тут тебе и чизбургер станет поперек глотки.

— Ну, такое иногда случается и в другом месте.

— Иногда? Там это случается не иногда. Ты из деревни приехал, что ли? Хочешь знать, как там живут? У кого есть бабки, тот въезжает на своей машине прямо в подземный гараж, а гараж, между прочим, охраняется, потом он садится в лифт и едет до сорокового этажа, или на каком он там этаже работает. А когда ему захочется есть, то курьеры принесут сандвичей или пиццу. А вечером он выезжает из подземного гаража и прямиком гонит домой. Думаешь, такому надоест жить? Думаешь, такой будет ходить по улице или сядет перекусить в какой-нибудь забегаловке?

— Короче, твой двоюродный брат из бедных и не может это себе позволить?

— Да уж наверняка он голодранец. Он и раньше у нас был с придурью, в школе не тянул, ничему толком не выучился, почем мне знать, чего он там делает. Могу поручиться, что он не ихний президент. А если он там убирает улицы, разве он нам об этом напишет? Жди, как же, умрет, а не напишет. Нам-то он пишет, что разъезжает в шикарном «кадиллаке» и радуется, какие чистые там улицы. Думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Правду он нам не пишет. В общем, забудь про него и забудь про Штаты. Давай лучше заполним эти бумажки.

— В Южную Африку?

— Да, в Южную Африку, а ты что, против? По-моему, так даже лучше, или вы слишком благородные для Южной Африки? Там каждый белый сразу получает «джоб», там работы навалом. Они ищут людей, ведь нельзя же на сложные работы брать негров. У них там негры еще глупее и ленивее, чем в Штатах.

— А это ты откуда знаешь?

— Ну есть у меня источники.

— Никак у тебя и там есть двоюродный брат?

— Уймись, скажи лучше, что здесь написано.

— Здесь написано: имя и фамилия, не грех бы тебе и запомнить, об этом часто спрашивают.

У ворот лагеря — молодой человек.

— Добрый день, меня звать Руджиеро. Я уговорился о встрече с господином директором.

— Прямо — до главного входа, а там — налево.

— Спасибо.

Покуда молодой человек идет по дороге, вахтер замечает, что на плече у того болтается камера.

— Войдите.

— Добрый день. Я Луиджи Руджиеро, редактор полосы в «La Cronaca».

— Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— На какую тему?

— О требованиях забастовщиков.

— Каких таких забастовщиков?

— Забастовка, которую беженцы проводят в вашем лагере, господин директор.

— Так они ж нигде не работают, как же они могут бастовать?

— Я имею в виду голодовку, господин директор. Может, вы станете возражать? Имейте в виду, нам кое-что известно.

— От кого у вас информация?

— Вы готовы со мной разговаривать или нет? Я ведь могу и написать, что директору лагеря Пельферино ничего не известно ни о какой голодовке. Посмотрим, что получится, когда весь город начнет об этом судачить.

— Пожалуйста, прикройте за собой дверь. И сядьте, пожалуйста, сядьте. Итак, что вы желаете узнать?

Луиджи Руджиеро быстро царапает что-то в своем блокноте. Разговор с директором: группа скандалистов из Восточной Европы, по большей части — бывшие уголовники, более конкретные сведения невозможны. Со вчерашнего дня начали бессрочную голодовку. Их требования: улучшить питание, организовать языковые курсы, досуг. Наглость. Средства выделяются очень скупо. Увеличение расходов невозможно. И вообще все не так страшно. Через день-два все кончится. В лагере — недовольство. Ожидали от Запада большего. Беседы с голодающими исключаются. Нужны люди, которые говорят по-румынски, чешски или болгарски.