Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - [45]

На торт денег явно не хватит. А уж про свечки и говорить нечего. После покупки игрушечного автомобильчика почти ничего не осталось. На торт наверняка не хватит. А если не на торт, то, может, на какую-нибудь мелочь. Вот кондитерская лавка. Но вид у товаров очень дорогой. Перестань пялиться, через год купим ему и торт, с трюфелями сверху. Пойдем-ка лучше в другое место, здесь для нас все слишком дорого. Как же мы пойдем в другое место, когда мы уже вошли сюда, нельзя же просто взять и уйти, так ничего и не купив. Ты, случайно, не видишь, сколько у них стоит вон та плетенка? Выглядит она симпатично. Давай ее купим. А денег у нас хватит? Да. Questo. Ты знаешь, как это здесь делают? Платят в кассу, получают чек, а уже по чеку — плетенку. Слушай, а на билеты у нас денег хватит? Хватит, хватит, и перестань меня каждую минуту спрашивать, у меня все продумано. Какой благородный вид у этой пожилой дамы. А ты видел, сколько она заплатила? Много она заплатила. Grazie. Как много заплатила эта дама за один-единственный пакет. О, нам тоже выдадут сумочку. Это здорово.

Почему дают такую большую сумку для такой маленькой плетенки, думается Яне, и тяжелая она почему-то, мысль, которая заглатывает крючок, а потом снова с него срывается. Васко подгоняет. Они спешат к ближайшей остановке.

Васко и Яна сидят в автобусе, который везет их к Пельферино. Яна поставила пластиковую сумку на колени и глядит в окно. А мысль снова заглатывает крючок. Ногам очень холодно. Она раскрывает сумку, быстро разворачивает тонкий, голубоватый пакетик, и взгляд ее низвергается вниз как комета. Васко, Васко! Ты только погляди. В сумке лежит огромный торт из мороженого, украшенный цукатами. Яна поддевает цукат мизинцем. Белый крем у нее на ногте. Она задумчиво прикладывает палец к губам. Надо его вернуть? Нет, уже поздно. Ты уверен? Думаешь, мы можем оставить его у себя? Конечно. Наверно, он принадлежит той самой даме, которая покупала перед нами и так благородно выглядела. Тогда, значит, ей досталась наша плетенка? Ох, бедняжка. Она наверняка пригласила много гостей, а теперь, ох какой стыд, она ничем не сможет их угостить, кроме этой плетенки. Для нее это будет просто ужасно. Ну почему же? Наверно, она всякий раз потчует своих гостей такими тортами, они даже обрадуются, что им предложили что-то новенькое. Ну что ты сочиняешь. Ладно, пошли, Яна, не умрет твоя дама из-за этого. Давай лучше полакомимся тортом. Ну и глаза сделает Алекс! Вот это будет для него сюрприз! Такое он не скоро забудет. Только надо поскорей его съесть, он уже начинает таять.

Алекса зовут со двора, сажают на плечи и галопом доставляют к праздничному столу. Сперва торт, командует отец, а потом уж подарок. И все садятся за стол, на котором лежит бумажный пакет.

Отец берет в руки нож, мать запускает руки в пакет, вынимает что-то оттуда и ставит на стол.

Вот так торт!

— Васко, послушай меня. По вечерам я иногда хожу пропустить стаканчик вина к своему другу-словенцу, ну к тому, у которого трактир в городе. Ты, случайно, не хотел бы пойти завтра вместе со мной? Можете и вдвоем, если вы только готовы оставить Сашо одного.

Мирко разливает токайское по рюмкам. Он расспрашивает — из вежливости, как думает Васко, — в каком именно месте они переходили границу. Богдан переводит рассказ Васко. Лес, ураганный ветер, стена, поиски Алекса, базар в маленьком городке.

— А как назывался ваш городок? Вы еще не забыли?

Васко еще не забыл, он произносит название городка, и словенец, сидящий напротив него за круглым столом перед своей таверной, разражается безудержным хохотом. Васко тоже улыбается за компанию, он не слишком озабочен тем обстоятельством, что не понимает, в чем здесь соль, Богдан тоже не смеется. Наконец Мирко угомонился.

— Ты чего?

— Мне очень жаль, не обижайтесь, ради Бога, понимаете, ха-ха-ха, но в тех краях — с ума можно сойти, — но в тех краях это единственное место, где имеется стена и часовой на вышке.

— Единственная стена?

— Да, на много километров справа и слева больше ничего нет. Пара сторожевых вышек, а больше ничего.

— А вы хорошо знаете эти края?

— Еще бы мне их не знать! Когда там наши виноградники. Как раз севернее того места, где вы переходили границу. У нас вы могли бы прямо через виноградники дойти до Италии. Там лежат только квадратные каменные блоки, а больше никаких приграничных знаков нет. Причем некоторые камни и увидеть-то нельзя, они все обросли зеленью. А называется эта область Коллио, лучшие виноградники во всей округе, Коллио.

Васко делает большой глоток.

— Просто беда с этой границей. У наших соседей она проходит как раз через их усадьбу. Хлев у них теперь в Югославии, а дом в Италии. Так и живут, ничего тут еще поделаешь.

— Тогда радуйся, что не наоборот получилось, что не дом в Югославии. А коровам и там живется не хуже. И чего тебе далась эта граница?

— Ну, во-первых, ты вечно рассказываешь мне разные истории про людей, которые перешли границу, а во-вторых, я и сам живу в Триесте. Вот тебе уже две причины, чтобы над этим задумываться. У Триеста, по-моему, особое отношение к границам. Можно, к примеру, утверждать, что он вообще не знает границ, а можно утверждать, что в нем полным-полно границ, что это вообще пограничный пункт. И то и другое будет правдой. Как правда и то, что я словенец, и что я итальянец, и что я малость смыслю в вине. И раз уж мы завели речь о вине: вот бочки, вы знаете, откуда берутся бочки? Из Словении! А что из этого следует? Гм! Без доброго словенского дуба не бывает доброго фриульского вина. Только так и не иначе. Словом, по-всякому. И, по правде говоря, синьор, вы еще вовсе не в Италии, вам просто кажется, будто вы в Италии, и я с вами не спорю, есть множество причин думать, что это Италия. Но мы, здешние, рассуждаем по-своему. Когда кто-нибудь едет через Монфальконе, мы говорим про такого: он поехал в Италию. Это другие границы. Все зависит от того, кого вы спросите. Наверняка найдется такой, кто ответит, что у нас и вовсе нет границ. Между нами и Югославией. После войны велись переговоры, однако никто ничего не подписал. Теперь мы с вами сидим и болтаем двадцать пять лет спустя в зоне А. Это и есть Триест, а зона Б, она где-то там, и она принадлежит Югославии. Но договора по этому поводу не существует. И мне это некоторым образом нравится. Мы ни к чему не привязаны. Вот захотим и завтра утром присоединимся к другой стране. Во всяком случае, мы можем так думать. Богдан знает, что я терзаю своих ближних уроками истории, но я просто не могу отказать себе в удовольствии, раз уж вы у меня первый раз. Если положить одну поверх другой исторические карты, на которых нанесены границы в разные эпохи, то из этого получится кастрюля разваренных спагетти. Сплошная путаница. Все перемешивается. А теперь приходят какие-то историки и желают аккуратненько отделить одну макаронину от другой. Вот ведь какая дурь! У тебя есть рецепт, ты готовишь блюдо по этому рецепту, и самое главное здесь — вкусно получилось или невкусно. Кому какое дело, откуда взялись те либо иные приправы и почему ты их вообще употребляешь. А жизнь здесь, в Триесте, хороша на вкус, ты, Богдан, давеча сам со мной согласился, у нее просто отменный вкус, и никто не может меня убедить, будто в рагу бобы важней, чем квашеная капуста, а чеснок нужней, чем копченое сало.