Мир вашему дому - [52]

А ведь род наш, сказывали старики, имел славную историю. Жил он и кочевал на высоких холмах, где много солнца, воздуха и света, спускался в зеленые долины с богатыми пастбищами, обильными водами, а на зиму перебирался в укрытые от ветров и врагов низины. Род имел много скота, отважных воинов и заставлял иноплеменников с уважением взирать на свою родовую тамгу. Но потом пришли ногайцы, и род, отстаивая свои земли, пастбища и воды, сильно поредел в стычках, ушел в горы и затаился. Самые сильные, самые смелые легли в эту землю. Потом белый падишах разбил казанских татар, и ногайцы, друзья их и союзники, бежали с нашей земли. Они уговорили и наш род откочевать с ними в далекие земли. Иначе, пугали они, русские воины разорят башкир и обратят их в свою веру. Наш род вместе со скотом и добром своим присоединился к ногайцам, долго шел степями, пересек великую реку Идель, снова пересекал степи, но уже сухие и безводные, и остановился на виду далеких остроконечных гор. Тяжело человеку на чужбине, тяжелее ему вдвойне, если возвращаться некуда. Скот и лошади болели, дети, притихнув, по-стариковски печально смотрели на взрослых и круглую безводную степь. У женщин от тоски пропало молоко, и младенцы не плакали, а, поскуливая, повизгивая, мяли беззубыми ртами сухие груди матерей. Ночи здесь не приносили благословенной прохлады, и старые воины лежали у своих кибиток и глядели на север, где осталась зеленая, полноводная родина.

«Реки наши богаты рыбой, — зароптали молодые, — в долинах трава скрывает всадника, в горах много пушного зверья и целебного меда. На что нам эта каменная степь?» Вслед за молодыми взроптали бывалые мужчины рода, и старейшины решили повернуть коней к дому. Обратный путь был долгим и тяжелым — немало батыров полегло в стычках с чужими племенами. Вернувшихся стали звать нугаями. Они выбрали для поселения эту низину, забившись по-звериному в логово, окруженное холмами, а спиной упершись в болото. Потом, вспоминают старики, наш род еще раз понес большие потери. Пришел старшина горных башкир Юлай и с русскими казаками осадил Уфу. Нугайцы сказали себе: «Если мы поможем Юлаю взять крепость, старшина со своим сыном не забудут нас, мы станем вольными казаками и вволю получим земли, пастбищ и воды». Но Юлай с русскими казаками не взяли Уфы, а нугайцы оставили много джигитов на снежных полях перед крепостью. Могуча и всевластна белая царица, жестоко покарала она своих и чужих за ослушание двуглавому орлу. Нугайцы вовсе лишились своих пастбищ на высоких холмах.

СЫН: — Мать справедливо говорит о нездоровье, хилом сложении и коротком веке жителей Нугая. Но она неверно объясняет все это причиной неудачного расположения аула. Конечно, климат и воздух здоровее, чище наверху, на холмах. Болото, кстати, было настоящей бедой для аула — часто жители Нугая болели малярией. Но настоящая причина таилась в другом. Аул, однажды уединившись в надежном убежище, закоснел и стал избегать связей с окружающим миром. Потрясения и бури, вырывавшие у аула лучших его сыновей, наложили тяжелый отпечаток нелюдимости на их характер.

Аксакалы Нугая оказались недальновидными людьми, запершись в низине от большого мира. Брачные связи между близкими родственниками привели аул к вырождению. Нужен был свежий ветер, чтобы разогнать затхлую, застоявшуюся жизнь нугайцев. Но даже крушение непобедимого доселе, всемогущего царя и жестокая трехлетняя гражданская война не поколебали старых, обросших плесенью устоев аула.

Окрепшая Советская власть перевернула жизнь Нугая. В ауле появилась школа, перестроенная из старой мечети, пожилые нугайцы заходили в нее посмотреть на портрет Ленина. «Этот человек победил всемогущего падишаха и вернул нам землю, пастбища и воду, — говорили они, с почтением взирая на лобастую голову народного вождя. — Выходит, есть правда на этом свете?»

Но когда в воздухе повеяло коллективизацией, нугайцы, успевшие к тому времени сбросить с себя сонную одурь и безразличие, копившиеся в них веками, вскричали: «Кому отдавать теперь то, что отобрал у падишаха для нас великий Ленин? Самим себе? Как это самим себе?»

МАТЬ: — Был в Нугае все же высокий, статный и могучий джигит. Звали его Хакимом, а фамилия, как и у многих других в ауле, Нугаев. В свои девятнадцать лет он выглядел сложившимся мужчиной. Нравилась я ему или жалел он меня, сироту, но уже в детских играх он всегда был рядом со мной. Может, и остались бы мы рядом на всю нашу жизнь, но одно пугало меня в красавце джигите: Хаким бывал необуздан и жесток. Еще в детстве за маленькую провинность или шалость товарища по игре он темнел лицом, и, стискивая зубы, набрасывался на провинившегося и бил его до тех пор, пока тот не валился Хакиму в ноги, умоляя о пощаде, или дерущихся растаскивали взрослые. Хакима боялись даже старшие ребята. Злость удваивала, утраивала ему силы. Однажды подростком Хаким столкнулся с джигитом, призванным в армию. Тот был навеселе и отпустил при всех шутку, назвав Хакима «нугайским козликом». «Ты, старший брат, проглядел, — ответил ему Хаким. — Я уже успел в быка вырасти». И отвесил ему оплеуху. Джигит ответил на удар и рассек парнишке губу до крови. Хаким неистово бился с завтрашним красноармейцем, на каждый взмах руки парня наносил два-три удара. Парень рад был бы кончить драку миром, но Хаким никогда не останавливался на полпути. Просить прощения у подростка было б позорно для джигита, и он дрался до тех пор, пока не обессилел и не свалился в дорожную пыль. «Нугайское отродье», — сказали о Хакиме после этой драки старики, вспоминая, наверно, старинные легенды о неистовых, злобных кочевниках, некогда приходивших в наши земли.