Мир в кайф для альтернативно одуренных - [2]

— Что вы толкаетесь?

— Так давка же, меня тоже толкают.

— Никакой толкучки нет, автобус свободный, — сказала кондукторша.

— Еще один кретин, — догадался я вслух.

— Как вы смеете! — в один голос возмутились пассажиры. — Кондуктор, вызовите полицмилицию. Тут нетолерантный экстремист демонстрирует свою звериную нетерпимость к равным, но разным по психическим особенностям людям.

— Этот псих опасен даже для вас самих, — попытался оправдаться я.

— Доказать, что ты такой же кретин, как я? — налетел на меня щупленький в сереньком. — Я тебе диагноз в миг выпишу по шнобелю.

Я резко оттолкнул придурка от себя.

— Прекратите насилие! — закричали мне пассажиры.

— Будьте спокойненьки! — завизжал щупленький в сереньком с пеной у рта. — Я научу его толерантности.

— И правильно сделаешь! Накажи экстремиста, — поддержал его салон. — С такими, как он, нам не попасть в клуб прогрессивных стран мира.

Я спрыгнул с подножки автобуса и едва успел запрыгнуть в другой, когда уже двери закрывались. Едва повернулся, чтобы перевести дыхание, как снова столкнулся с тем самым щупленьким в сереньком нос к носу. Я не замахнулся, а всего лишь отмахнулся от него.

— Бей меня!.. Бей! — рвал рубашку на груди придурок. — Я не чувствую боли.

Дебошира удалось спихнуть на следующей остановке, а тайно сочувствующий мне водитель совершил преступление против общественной терпимости — поторопился закрыть дверь перед самым его носом. Обиженный придурок запустил в автобус камнем, но закаленное стекло выдержало удар.

— У вас не автобус, а психовозка какая-то, — сказал я кондукторше.

— А мне-то каково каждый день по этому маршруту мотаться? — всхлипнула она. — Только не говорите об этом громко. Вас обвинят в нетерпимости, а меня накажут за пособничество моральным экстремистам.

Оставалось проехать всего-то остановку, как я получил третий подарочек! В салон поднялся какой-то весь перекореженный с виду, но обихоженный и ухоженный трудяга предпенсионного возраста. Он с отцовской снисходительностью взирал на пассажиров сквозь толстые очки и слегка пошатывался. Понятно, типок из породы подвыпивших уличных приставал, любитель поговорить по душам с первым встречным. Но у него как-то не заладилось с дикцией.

— Ы! — потянулся он к одному пассажиру.

Тот отвернулся.

— Ы-ы! — наклонился он к другому.

Ответа не последовало.

— Ы-ы-ы! — вырвалось у него от возмущения.

Тогда он повернулся ко мне и ухмыльнулся, как старому приятелю. Я понял, что он трезвый, но… как бы там еще выразиться потолерантней… не такой, что ли, как все. Приставала громко отхаркался, как заглохший дизель на морозе, смачно плюнул на пол и, прочистив глотку, вернул себе дар речи:

— Ы… Чо расселся по-хозяйски, как весь автобус купил… Отворачиваешься?.. Презираешь?.. А вот это ты видел?

Сказать, что в его руке блеснул нож, никак нельзя, потому что ржавый кухонный тесак еще двадцать лет назад потерял блеск.

* * *

Хорошо, что окна квартального околотка смотрели прямо на остановку. Придурок с ножом выскочил вслед за мной, но заметил вывеску правоохранительного учреждения, спрятал ножик за пазуху и побрел назад к остановке. Дурной, да не совсем.

— Господин квартальный надзиратель, на двадцать третьем маршруте такое творится! Из-за психов нормальному человеку невозможно на автобусе проехаться.

— В присутственном месте попрошу не выражаться! — строго предупредил меня участковый полицмент, но очень уважительным тоном, как, думаю, и подобает представителю закона обращаться с гражданами. При этом он мне заговорщицки подмигнул и загадочно улыбнулся.

Мне сразу захотелось поверить, что это строгое предупреждение он произнес ради пустой формальности, только от того, что за его спиной висел плакат с надписью: «Смотри на меня как на равного». При этом полицмент еще раз участливо подмигнул мне с самой доброжелательной, но неуловимой улыбкой и сочувственно вздохнул.

Я сразу почувствовал себя под надежной защитой людей в форме, которые в стужу и зной, дождь и снег, днем и ночью стерегут мой личный покой. Рискуя при этом собственной жизнью под пулями коммунистов, террористов, фашистов и прочих противообщественных элементов.

— Простите, на что намекаете? — прошептал я, когда участковый третий раз подмигнул мне.

— Не обращайте внимания и смотрите на меня как на равного — у меня нервный тик на левом глазу и в правом уголке рта. Вот вам бумага, пишите объяснительную записку, чтобы оправдать свое обращение ко мне. Я продиктую шапку: «Начальнику районного департамента охраны общественного порядка…»

— Почему я должен объясняться и оправдываться, если на меня же напали.

— Невиноватых у нас не бывает.

— Я отказываюсь писать!

— Ваше право, — ничуть не обиделся полицмент. — Я сам напишу объяснение с ваших слов, а вы прочитаете и подпишете.

Его отвлек городовой в черной кожаной куртке под белой портупеей, который поставил на столе перед участковым ящик с конфискованными фруктами, которыми бомжи торговали на улице в неположенном месте.

Пока полицменты занимались дегустацией, я тем временем разглядывал кабинет, который с первого взгляда показался странноватым, что ли… Ага, картинки на стенах висят вверх тормашками, на экране компьютера перевернутое изображение. Я не медик, чтобы указать точный диагноз для человека, у которого через месяц после рождения так и не включилась психокоррекция зрения. Наш глаз — простая линза. Она дает перевернутое изображение на сетчатке глаза, которое становится с головы на ноги только в нашем мозгу.