Мир в ХХ веке - [28]

При всем внешнем различии указанных движений, мотивов и настроений их участников, а также порождавших их экономических и политических ситуаций, можно, тем не менее, обнаружить в них ряд общих “предтоталитарных” или “прототалитарных” черт. Прежде всего в отличие от традиционного консерватизма, апеллировавшего к добуржуазным и доиндустриальным временам, эта новая “реакция” при всей своей элитарной враждебности “духу революции 1789 года” была массовой. Во-вторых, ее социальной базой служили преимущественно слои мелких собственников и деклассированные общественные группы, разорявшиеся в ходе индустриального развития в конкурентной борьбе с крупной финансовой и промышленной буржуазией и в то же самое время обеспокоенные ростом социальной мощи наемных тружеников и рабочего движения (хотя руководящие посты в движениях могли занимать представители других “обойденных” слоев — старой аристократии, военных, лиц “свободных профессий”). В-третьих, существует и определенное сходство в психологии и идеологии участников этих движений, что было связано как с общим “духом времени”, так и со схожей ситуацией, в которой оказывалась их массовая база. Сюда следует отнести особый тип реакции на индустриально-капиталистическое развитие: их протест направлялся не столько против капитализма, принципов частной собственности, рынка и наемного труда, сколько против крупной буржуазии и своей неспособности устоять перед ней. Соответственно постулировать противоположность между капиталом здоровым, национальным, производящим, — и капиталом “антинациональным”, ростовщическим и посредническим, который часто отождествлялся с “евреями” как абстрактными носителями “денег“.

Общей чертой в идеологии националистических движений XIX — начала XX в. была апелляция к сильному государству как защитнику интересов мелких собственников, отождествлявшихся с интересами нации в целом. Такая власть призвана была, по их мнению, стать средством разрешения социальной несправедливости, поддержки и поощрения “национального предпринимательства” и “национального труда”. Ей надлежало осуществить реформы в духе “сословного государства” или “государственного социализма”, регулировать экономическую жизнь, не допуская как бунтов антинациональных “анархистов”, “социалистов” и классовой борьбы распропагандированной ими “черни”, так и “чрезмерного” роста крупных финансово-промышленных конгломератов и концентрации состояний.

В Германии националисты-”фёлькише” развили и довели до крайности “идеологию крови и почвы” об особых качествах германской нации, призванных обеспечить ей мировую гегемонию. Обскурантизм и реакционно-консервативные черты, воспевание древнегерманских доблестей сочетались с заимствованиями из самых модных учений: “расовой школы” (С. Чемберлен, Ланге, Либенфельс), социал-дарвинизма, мистической “теософии” и “ариософии” (Г. фон Лист). Все это в соединении с представлениями о сильном государстве как выразителе идеи нации, с антисемитизмом, апологетикой национального труда” и “национального производящего капитала” составило впоследствии идейную базу германского национал-социализма, который непосредственно вырос из движения “фёлькише”, оккультно-расистских организаций, таких как “Германский орден”, “Орден рыцарей святого Грааля” и “Общество Туле”. Именно последнее, проповедовавшее смесь тибетских священных книг, эзотерических учений мага Гурджиева и немецких оккультных орденов, стало центром мюнхенских “фёлькише” и избрало своим символом арийскую “свастику”.

В Италии националисты претендовали на то, чтобы завершить дело “Рисорджименто” и, модернизировав и унифицировав страну, создать, наконец, единую итальянскую нацию, дав ей самосознание. Они обвинили либеральное государство в том, что то оказалось неспособным защищать национальные интересы. Под влиянием философии Ф. Ницше и социал-дарвинизма они упрекали современный им строй в расслаблении и одряхлении, в чрезмерной “гуманности” и противопоставляли ему волюнтаристское действие. Эта была атака с романтических, эстетских и элитаристских позиций, направленная, с одной стороны, против социализма, а с другой — против политической демократии, либерализма и позитивизма. Выдвигались идеи прославления творящей воли сильной героической личности — вождя. Национальному единству внутри страны противопоставлялась идея борьбы “наций-классов” — старых, косных, “плутократических и статичных” наций (Франции, Англии) и противостоящих им бедных, оттесненных и сдерживаемых в своем имперском развитии “пролетарских наций”, к которым националисты относили Италию[64].

Итальянские националисты — “футуристы” (в отличие от более консервативных французских националистов или немецких “фёлькише”) открыто объявили себя глашатаями индустриальной модернизации и “механизации” человека. Но за их “революционным” разрывом “с прошлым” скрывалось то же стремление к господству и уничтожению конкурентов, что и у идеализировавших “доиндустриальные” порядки националистов других стран. Идейные документы итальянских футуристов — это гимн борьбе, бунту, разрушению, неистовому активизму. Но цель уничтожения старого мира они видели отнюдь не в равенстве, свободе и создании гармонического общества. Футуристы заимствовали у анархистов и социалистов лишь мысль о революционном ниспровержении, но наполнили ее своим, милитаристским, националистическим содержанием, “здоровым и сильным огнем несправедливости”. Им рисовалась иная, технократическая и деспотическая цивилизация