Мир тишины - [15]

Шрифт
Интервал

Сосредотачиваясь же лишь на какой-либо одной стороне явления, человеческий взор компенсирует неполноту картины за счёт искусственного преувеличения выбранного аспекта, придавая ему абсолютное значение (будь то экономическое, психологическое или расовое). Подобным количественным раздуванием феномена достигается лже-широта, отражающая тягу человека к Всеведению, к целому.

Человеку бросаются в глаза лишь заметные детали - т.е. те, что вступая в противоречие с другими,   резко выделяются на фоне всего прочего. Очевидное противоречие легче приковывает взор человека, чем то, что не является очевидным - а именно действительность целого предмета. К примеру, мы больше не способны объять целиком действительность веры и знания - все наши сведения о них ограничиваются лишь противоречиями, существующими между ними. "Жизнь и дух", "вера и знание" воспринимаются дееспособными только тогда, когда они предстают в диаметральной противоположности друг к другу. Человек уже не в состоянии дать волю вере и знанию, жизни и духу - столь необходимых для его удовлетворительного существования - не став при этом помехой для кого-то ещё.


В действительности противоположностей не так много, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что с явлениями нарочно обращаются таким образом, чтобы они вступали в противоречие  с другими феноменами, ведь иначе их могут просто не заметить. Без этого человек даже не обратит на них внимание.

Например: в последнее время отношения между Америкой и Россией пребывают в стадии нешуточного противостояния. Однако на самом деле как русские, так и американцы - и не только они - лишь преувеличивают существующие между ними расхождения,  заостряя на них своё внимание, и всё это из-за того, что люди уже не способны разглядеть ничего кроме различий - различий непременно сенсационных и выдающихся, которые просто обязаны быть раздуты, дабы вообще быть  воспринятыми. Незаметные стороны жизни сегодня игнорируются, как будто они не существуют вовсе. Такое заострение различий может даже привести к войне, и это было бы самое страшное, что только можно себе представить: войну, начатую не в силу  порыва или политической необходимости, но всего лишь из-за присущего человеку психологического изъяна, вынуждающего преувеличивать различия между феноменами просто для того, чтобы он смог заметить их наличие.

2

 Когда человек связан с тишиной,  знание не обременяет его, ибо сама тишина снимает с него это бремя. [Оттого] груз знаний не угнетал людей прошлого - каким бы тяжёлым он ни был: тишина помогала им нести его. Не за чем было ограничивать знание, ведь избыток его растворялся в тишине, и потому человек оказывался способен всякий раз заново представать перед миром в своей изначальной невинности и непредубеждённости.

Тишина была вплетена в самую суть подхода к знанию; отсутствовала срочная потребность всё раскрывать. Охраняя многое от соприкосновения с языком, тишина получало право на свою долю в вещах.

В том мире тишины вещи не бросались в глаза так, как это обстоит сейчас (когда кажется, что вещи взывают, обращаются к человеку с просьбой принять их в своё распоряжение и озаботиться исключительно ими). Казалось, вещи принадлежали в большей степени тишине, нежели человеку - вот почему он не накладывал на них так страстно своих рук и не эксплуатировал столь интенсивно в собственных нуждах; и даже результаты исследований и разысканий указывали скорее на притаившуюся за ними тишину, чем на сами вещи.  То, что открывалось в них, было ни что иное, как тишина, становившаяся теперь слышимой. Это "открывшееся" являлось составной частью тишины,  по своей воле представшей перед человеком.

Знание не отрывалось от тишины, но всё ещё пребывало во взаимоотношении с нею. Оно словно было  начинено тишиной и, следовательно, оставалось с ней связанным. К примеру, и во времена Геродота знание было чрезвычайно разнообразно, однако при этом над всем объёмом знаний царил покой - покой, источаемый пристальным безмолвием богов и заранее ниспосланный для сопровождения в божественную тишину, присущую вещам и принадлежащую богам.

Так же как сегодня нет различия между тишиной и языком (тишина больше не является феноменом самим по себе, но всего лишь ещё неизречённым словом), так же  сегодня нет различия между уже исследованным и ещё не исследованным. Ещё неисследованное - всё ещё скрытое и загадочное - больше не феномен как таковой, но представляет из себя лишь нечто, пока ещё не исследованное.    

Это не означает, что современная наука бесполезна, но означает прежде всего то, что в ней больше не случается подлинной встречи между человеком и объектом исследования. В этом-то и кроется фундаментальный изъян лихорадочной активности сегодняшней науки: личная встреча, личное сближение с объектом больше не нужны. Ни объект, ни сам исследователь не имеют мало-мальского значения. Методы современной науки обезличили их. Механизировался сам процесс. Прежде встреча человека с объектом являлась событием: в ней между ними вершился диалог. Объект вручал себя человеку под опеку и охранение, и через личную встречу с человеком и тот, и другой раскрывали себя более


Рекомендуем почитать
Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Эрик Вейнер сочетает свое увлечение философией с любовью к кругосветным путешествиям, отправляясь в паломничество, которое поведает об удивительных уроках жизни от великих мыслителей со всего мира — от Руссо до Ницше, от Конфуция до Симоны Вейль. Путешествуя на поезде (способ перемещения, идеально подходящий для раздумий), он преодолевает тысячи километров, делая остановки в Афинах, Дели, Вайоминге, Кони-Айленде, Франкфурте, чтобы открыть для себя изначальное предназначение философии: научить нас вести более мудрую, более осмысленную жизнь.


Письма о русском экзистенциализме

В книге предпринято исследование русских версий экзистенциализма – философии существования человека. К русскому экзистенциализму, помимо общепринятых фигур – Н. Бердяева (1874–1948) и Льва Шестова (1866–1938), автор относит и М. Бахтина (1895–1975), создателя диалогической философской антропологии. Образы русских мыслителей приобретают особую выразительность благодаря сравнению их учений со взглядами Ж.-П. Сартра (1905–1980) и А. Камю (1913–1960). Свободное использование Н. Бонецкой жанра «философического письма», созданного П.


Недолговечная вечность: философия долголетия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Существование Бога

«Существование Бога» – главный труд авторитетнейшего современного британского аналитического философа и теолога Ричарда Суинберна. Цель данной книги – попытка индуктивного доказательства бытия Бога, оценка вероятности того, что суждение «Бог существует» истинно, а также обзор и интерпретация традиционных доказательств бытия Бога, критика контраргументов и формулировка собственного варианта теодицеи. Опираясь на данные современной науки, автор создает тщательно продуманную программу естественной теологии.


Несчастная Писанина

Отзеркаленные: две сестры близняшки родились в один день. Каждая из них полная противоположность другой. Что есть у одной, теряет вторая. София похудеет, Кристина поправится; София разведется, Кристина выйдет замуж. Девушки могут отзеркаливать свои умения, эмоции, блага, но для этого приходится совершать отчаянные поступки и рушить жизнь. Ведь чтобы отзеркалить сестре счастье, с ним придется расстаться самой. Формула счастья: гениальный математик разгадал секрет всего живого на земле. Эксцентричный мужчина с помощью цифр может доказать, что в нем есть процент от Иисуса и от огурца.


Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.