Мир Стругацких. Рассвет и Полдень - [35]

Мы состоим из тех мест, в которых оказываемся. Эти места принимают и впитывают нас, или перемалывают, или отторгают. Это и делает нас – нами.

Теперь, подумала Соня. После стольких мытарств. Наконец-то я дома.

А вы ждите меня, дядя Саша, ждите. Ищите. Прочесывайте местность вокруг точки рандеву, за те месяцы, что я здесь, оно уже сто раз успело перемениться до неузнаваемости. Там, где меня высадил вертолет, теперь треугольное озеро. Не наше, но я хорошо знаю подруг, которые там живут, мы часто работаем вместе, отдыхаем, поем и делимся радостью от хорошо проделанной работы. Вы бы сказали, правда, что работа эта плохая, грязная. Что я похищаю женщин и убиваю мужчин; пусть не сама, не своими руками, но на самом деле руки мертвяков – мои, и вот этого вам никогда не понять. Да я и не допущу, чтобы вы поняли. Вмешались. Хоть одним пальцем тронули безупречную экосистему этого мира, где вода, камни, растения, животные и женщины живут в абсолютной гармонии и принятии друг друга. Где все ленивое и бессмысленное изничтожается прежде, чем успело нанести вред. Вы бы начали суетиться, дядя Саша, и со своим бесконечным прогрессорским тщеславием попытались бы сделать этот мир лучше, исходя из собственных представлений о правильном. Но здесь и так все совершенно. Здесь все работает так, как надо. Так не трогайте.

Я не позволю вам тронуть.

Соня увидела впереди на берегу лиловый туман, как его называли земляне, или облако, как его называли подруги – хотя было оно не туманом и не облаком, а совсем новой формой существования материи, необходимой и уместной именно здесь и сейчас. Приподняла голову, с трудом отделяя себя от воды, с усилием и неохотой заставляя себя вспомнить, где кончается вода и начинается она сама. Подруги лежали неподвижно, она учуяла облако первой. Лежащая рядом Нава с трудом приоткрыла сонные глаза. В них мелькнул вопрос. Соня покачала головой.

– Лежи. Я сама сбегаю, – прошептала она, и Навины глаза с благодарностью закрылись снова.

Соня выбралась на берег, подошла к облаку, раскрывая объятия. Облако обняло ее в ответ. Тучи насекомых, слетавшихся со всех сторон, устремились в лиловое марево вместе с ней, по ногам прошмыгнуло что-то мягкое и склизкое, еще одно и еще. Соня знала и любила их всех. Облако заговорило с ней, Соня услышала его в своем животе и ответила ему, тоже животом. Оно говорило, а она слушала, утешала, обещала.

Когда она вернулась, большинство подруг уже вышли на берег и расчесывали мокрые волосы, переговариваясь и смеясь, четыре или пять еще нежились в ласковой воде. При виде Сони все смолкли, повернулись к ней жадно, с любопытством.

– Я узнала место следующего Одержания, – сказала Соня. – Не там, где мы думали, южнее. Называется Старой деревней. И начать надо обязательно сегодня, иначе место будет безнадежно испорчено, и придется проводить полную очистку с самого начала цикла.

– Окана! – крикнула Нава, уже совсем проснувшаяся. Голубые глазки ее светились радостным, шальным светом. – Милая! Как здорово, как я рада!

Она расхохоталась счастливым детским смехом, подбежала к ней, обхватила за ноги и звонко расцеловала в голое колено. Соня с удивлением опустила на нее взгляд – и тогда увидела. Увидела то, что заметили уже все подруги, и все глядели на нее, радостно, одобрительно, восхищенно. Она ощущала счастье и гармонию, разлитую в воздухе над озером, так остро, как никогда прежде. И поняла, что именно сейчас стала здесь по-настоящему своей.

После того как она вышла из лилового тумана, ее живот округлился, стал тяжелым и большим. Как будто на последних сроках беременности. Соня положила ладонь на живот, ощутив, как дремлет и шевелится в ней новая, прекрасная жизнь.

В свой первый год на Арканаре благородная дона Окана пошла к черной сморщенной знахарке и сказала: «Сделай так, чтобы я никогда не рожала детей». Знахарку потом сожгли на костре за колдовство.

Но свое дело она сделала как следует.

* * *

Молчун, скрестив ноги и потупив глаза, сидел у порога своего дома. Ханна долго смотрела на него. На ямочку между ключицами, всего одну, как у нее. На усталое, изрезанное морщинами лицо. На мосластую, натруженную руку, сжимающую скальпель.

– Как вас зовут? – спросила она. – Я имею в виду, как вас звали на Земле?

Он вскинул голову.

– Зови меня Молчуном, дочка. Я больше не землянин.

– Послушайте, – Ханна смахнула со лба вороную прядь. – Я говорила с людьми. С Кулаком, с Колченогом, со старостой. Я осознаю, что вы для них значите. Но это не ваш лес.

Молчун смежил веки.

– Голова болит, – признался он. – После аварии у меня жуткие головные боли. Подчас не могу вспомнить, кто я и откуда. Каждый день просыпаюсь и думаю: послезавтра я ухожу. Потом вспоминаю, что уходить мне некуда.

– Есть куда, – решительно возразила Ханна. – В горах, местные называют их Чертовыми скалами, располагается Управление. В одиночку вам туда не пройти. И нам вдвоем не пройти. Но есть человек, который нас проведет. Бывалый, опытный человек, честный и мужественный. Он знает в лесу все тропы, с ним мы обойдем заслоны подруг, просочимся между ними.

– И что потом?