Мир Стругацких. Рассвет и Полдень - [23]

Окана откинулась назад. Спокойным, хотя и замедленным от тяжести цепей движением сложила на талии закованные руки.

– Я та, кто знает, откуда дон Румата берет золото. Я та, кто знает, почему он не убивает людей. Я та, кто знает, что ради тебя он сделает исключение, если ты сунешься ему поперек дороги. Я та, кто знает, что тебе делать, чтобы не лишиться власти и головы в течение ближайших суток. Вот кто я такая, дон Рэба. Следующий вопрос?

Она насмехалась над ним в глаза, так, как давно мечтала. Это было мгновение ее триумфа, оно почти стоило всех унижений прошедших лет. Дон Рэба колебался. Его поразили не столько слова Оканы, сколько ее внезапно до неузнаваемости изменившаяся речь, манера держать себя, взгляд, даже голос. Это была решительно не та женщина, которой он пользовался и которую считал лишь самую малость смышленее попугая. Теперь, напротив, он сам ощущал себя перед ней круглым дураком.

Раскаленный прут с грохотом упал на пол.

– Как… как он делает золото?

Неужели именно это его больше всего волнует? Впрочем… не так уж и удивительно.

– У него есть для этого машина. И еще у него есть машины, которые плюются пламенем. Они способны сжечь человека дотла за несколько мгновений. Десять таких машин за четверть часа уничтожат весь гарнизон Серых. Еще у нас есть машины, которые летают по небу. Каждая способна поднять до пяти человек.

– У нас, – дон Рэба облизнул губы. – Ты сказала – у нас?

– А ты все еще не понимаешь, бедный мой орлик?

Он нервно зашагал по камере. Пару раз бросал взгляд на жаровню, потом отворачивался. Старые привычки неизживаемы, но дон Рэба был умным, хитрым и очень осторожным политиком, а для своего времени и окружения – на удивление гибким. Он обладал всем сонмом талантов, свойственных посредственности. Именно это и привело его к власти, именно это и позволяло удерживать власть.

– Что вы хотите? Что вам нужно? – отрывисто спросил он.

– Это не твоего ума дело, – небрежно ответила Окана.

Он подскочил к ней, занес кулак. Встретил ее прямой, режущий, словно бритва, взгляд. И опустил руку.

– Как я могу знать, что все это не наглая ложь?

– Ты знаешь, что все это не наглая ложь.

– Как я могу тебе верить?

– Не можешь.

– Я притащу сюда Румату и повыдергиваю тебе руки и ноги у него на глазах!

– Ты, похоже, забыл, что я сказала про капсулу с ядом. Или ты невнимательно меня слушал? Слушай внимательнее, дон Рэба, это в твоих интересах.

Он снова забегал, дергая пальцами свои жидкие волосы. Он что-то бормотал себе под нос, то гневно, то удивленно. Окана смотрела на него сквозь полуопущенные веки и ждала.

Наконец дон Рэба остановился и сказал:

– С вами можно договориться?

Да, Александр Васильевич был прав. Эксперимент идет полным ходом, и избранная стратегия себя оправдывает. А возникающие проблемы… что же. Они решаемы.

– Договариваться будешь с доном Руматой. Он сообщит, на каких условиях ты можешь не опасаться вмешательства с нашей стороны. И не советую тебе с ним торговаться, он этого очень не любит.

– Он дьявол, да? А ты – демоница? – спросил дон Рэба, с искренним любопытством вглядываясь в Окану. Похоже, его осенила мысль, что все эти годы он пользовал как шлюху могущественное создание из иного мира. И эта идея ему неимоверно польстила.

– Это именно то определение, которое способен вместить твой примитивный разум. Да, я демоница, – насмешливо сказала Окана.

Дон Рэба восхищенно цокнул.

– Что-то подобное я и подозревал. Эти летающие машины… Пару раз шпионы доносили о них, но я не поверил. Еще и пороть их велел, чтобы не шли на дело с бодуна…

Он глубоко задумался. Вздохнул.

– Ты не сможешь вернуться ко двору.

– Разумеется. Я и не собираюсь. Ты пустишь слух, что я была арестована по подозрению в измене и умерла, не выдержав испытания огнем. Я исчезну, и никто не станет задавать никаких вопросов.

– Да, это хорошая мысль, – пробормотал дон Рэба. – Хорошая мысль…

Он наклонился с резвостью, неожиданной в этом рыхлом холеном теле, подцепил с пола раскаленный прут и ткнул им Окане в грудь, прямо над сердцем.

Она не вздрогнула. Не закричала. Она сидела и смотрела на него, холодно кривя уголок рта.

Я сильная, Александр Васильевич. Кукле не больно.

Дон Рэба выронил кочергу.

– Ах ты ж… – прохрипел он. – Что ж ты…

– Ты был никудышным любовником, орлик, – сказала Окана, глядя на него со странной смесью отвращения и неясной, абсурдной нежности. – Да и человек никчемный, но этого тебе не понять. Прощай.

Антон сидел на пирсе, спустив ноги в воду. Штанины у него были закатаны до колен, рукава рубашки тоже закатаны по локоть. Он разглядывал поплавок, дергающийся на поверхности воды, и не двигался. Вокруг пели птицы.

– Я не хочу, – сказала Окана.

Именно так она продолжала называть себя в мыслях. Окана. Хотя здесь, на Земле, все могло – и должно было – вернуться на круги своя. Но не вернулось. Работа дона Руматы, мужская работа, оставляла простор для маневра; можно драться сто двадцать шесть раз, никого не убив, можно дойти до самой грани и сдать назад, остановиться, отыграть, не переступить роковую черту. Но она, дона Окана, роковую черту переступила в самый первый день, в самый первый раз. И дороги назад нет. Нет эвакуации для Сонечки Пермяковой.