Мир-село и его обитатели - [40]
А посмотреть на неугомонных детищ бескрайнего, забытого по закоулкам россейского «мира-села», то уж с самой юности – не только своеволие, но и воля (пусть уже и в кавычках-«лапках», с цепкими коготками тлетворной урбанизации), в которой контуром – простор, физический труд… Отними всё это и всё, конец и пшик – как только бабусю увозят в город, жить ей остаётся считанные годы.
Помню, как бабушка держалась за «город» – еле ползала… А не признаются ведь, что спасаются природой, не осознают и не хотят этого осознавать. Да я отчасти их понимаю. Раньше, когда мне твердили в школе: «надо беречь, охранять природу», «экология», я, как всем деревенским хлопчикам и подобает, только пожимал плечами – и чуть ли не плевался: с какого дуба, дескать, охранять её, когда она повсюду! Тут клёны, тут американка, там сады, тут огороды, травища, речка… – куда бы деться от неё, поближе к чему-то городскому – большому, шумному, красивому и культурному, показанному по ТВ!
Про соловьёв, к примеру, – кто про них помнит: не замечаешь, думаешь, и везде они так заливаются! И лишь сейчас, когда уж весь сад прогнил и зарос, так что с трудом его кое-как расчищаешь, будто пытаясь сдержать энтропию, лишь теперь замечаешь: как много их здесь, как близко – я даже не раз видел эту невзрачную серую птичку, выделывающую в одичавших кустах вишни – в двух метрах!.. Ежи, ежата маленькие – всегда радуют. Хор лягушек из-под огорода несмолкаемый – апрель, май, июнь. Раньше было стерео – и с той стороны моста, где задворки правления и клуба нового, тоже доносилось то же, сейчас – заглохло, не доносится. Оттуда же шёл целый шквал черёмуховый, сегодня – не идёт… Занимаешься вроде бы огородом, а концерт – бесплатно!..
Теперь в садах порубленных у всех всё позаросло, за садами и клочками огородов тоже, где спуск к речушке… Немало брошенных угодий, заброшенных домов, тоже кругом заросли непроходимые. Сашенька всё удивляет и удивляется: зайца видела, хорька, лису!.. – всё в двух шагах от дома. А если чуть дальше, «в поле» – то «лоси подходили», то «волки прибегали»… В школе, по её словам, расклеены листы с предупреждениями вечером не выходить: чупакабра!
Да уж никто почти что никуда не ходит, слово «гости» обозначает лишь приезжих, друг к другу «в гости» уж давно не ходят, даже в ночь перед Рождеством. Разве что те бесстрашные, чьи образы я здесь зарисовал.
Нынешний обыватель, в основной своей массе, растёкшейся по диванам за каждой перегородкой, – прислушайтесь, взгляните! – сидит, полулежит-полусидит, лежит, как паша с кальяном, раздувая щёки: главное, ничего не менять, и это устраивает и его самого, и тех, кто его посадил-положил: положение дел! – объективная данность! – покой физических тел! Не нужно даже идти и смотреть – сиди и смотри! Он и убить подчас, конечно, может (нечаянно, по пьяни или внезапной ярости), но надо встать. Воевать – бред, водки выпить – себе во вред. Одно: коль застишь окно в мир – меж ним и телеэкраном настойчиво встаёшь – поэкспериментируй, дитятко! – и обругать, и двинуть может. Абсурд с сурдопереводом! Привычные, «классические» грехи (а поначалу помыслы и страсти) – сладострастие, чревоугодие, тщеславие – так это надо дальше кухни и санузла идти… когда как нынче можно всё утолить бюджетно: из ящика и из хрустящего пакетика.
Впрочем, кто ж без греха, а тем более такого?.. «Культура начинается с запретов», знаем. И знаю, чем окоротить себя: «Ты много читал, а не понял главного – духовная жизнь начинается с познания себя и своих немощей, а не с суда над окружающими»21.
«Иди, все персонажи твои собрались!» – ёрничая, выпихнула меня мама флюорографию делать.
Пошёл: у почты остановилась передвижная будочка – все как на подбор, в очереди почти что вся деревня. «Алёшка», «Лёха», «вылитый прям Ганч» – как будто виделись вчера, не двадцать лет тому – со сверстниками неприлично заматеревшими, и с мужиками-тётками, и с бабками-дедами… Саня Зуб, Коля Жирок, дядь Валя Лутай – полуобидные всё прозвища. Подъезжает больничная «буханка»: и Фома вот он – тот самый! – оказывается, жив-здоров, и здесь же проживает (вернулся, женился, образумился!), работает водителем «скорого» УАЗика.
Подходит и Чубатый в пиджаке и в кепке, здоровается.
– Вот Лёшка этот, Дым, – вздыхает, обдавая «Примой», – слыхал, на той неделе схоронили, дуберкулёз как раз ведь у няво признали – говорять, ещё с тюряги… Ты знал жа ведь? – твой же ведь ровесник, да и моих оболтусов.
