Мир приключений, 1978 - [177]

Долгий жалобный крик вырвался у него. Дрожь волнами охватила его. Он быстро побежал назад, туда, где через речку было перекинуто дерево, и без раздумья перебежал по нему. Однажды он уже совершал такой путь и перебегал это самое дерево. Он бежал вверх до тех пор, пока не достиг края леса, где начинались прерии. Это были его прерии, где он и мальчик вместе бродили. И там, в конце поля, стоял старый, обшарпанный дом, а позади дома сарай. Его сарай. Он бежал к нему не останавливаясь, пока до сарая не осталось ярдов сорок. Тогда он лег в высокой траве, казалось, вспоминая, что здесь в него впервые стреляли. Он начал снова двигаться к дому, но теперь медленно, осторожно, напрягая все свои чувства. Он уже был совсем недалеко, когда послышался шум машины, спускавшейся по старой пыльной дороге к дому. Интуитивно он кинулся в густые заросли и спрятался там. Коту некуда было скрыться, у него не было выбора — только сидеть там, где он сидит, готовым к схватке или бегству, как придется. Глубокое спокойное урчание рвалось из груди, он оскалился в чуть слышном рыке.

Машина въехала во двор и с шумом остановилась. Большой автомобиль был так нагружен, что пассажиры, казалось, втиснулись в свои сиденья. Они выехали из Альма на рассвете, и когда у развилки в нескольких милях от города Мод Эндрюс свернула на плохую проселочную дорогу, она пожалела, что обещала Тодду остановиться у старого дома, чтобы "взглянуть в последний раз". У нее не было особенного желания опять видеть этот дом. Ничто никогда так не радовало ее, как отъезд отсюда несколько лет назад.

Тодд был погружен в собственные мысли. Раз за разом в течение четырех лет он приезжал сюда и бродил будто в ожидании того, что найдет здесь своего любимца. Он складывал ладони у рта и звал: "Йоулер!" Но ответа не было, и он был теперь твердо уверен, что никогда и не будет. Во всяком случае, ему хотелось взглянуть на все в последний раз. Он сидел и вспоминал счастливые времена, когда он и котенок вместе рыбачили с маленькой лодки, как они охотились на мышей в прерии. Он восстановил в памяти свое бегство вниз по реке, страшную ночь на островке, полную отвращения к себе самому из-за своей беспомощности. А что случилось с лодкой и котом?

Тодда снял с островка какой-то человек, заметивший огонь костра. Он вернулся к обезумевшей от горя матери и сильно напуганному отцу. Это было несчастное время. Но как часто говорила мать: "Перед зарей всегда всего темнее". Па получил новую работу, и на этот раз постоянную. Он все еще выпивал, но не так, как прежде. Казалось, что его что-то заставило стараться быть лучшим мужем и лучшим отцом.

На следующее лето умер дядя Джимми — брат па, в наследство отец получил крохотный гараж в Альма, где всегда находились желающие отремонтировать свою старую машину. Об этой работе, казалось, отец мечтал всегда. Но теперь он продал гараж в Альма и вошел в пай в большом гараже в Сэнт-Луисе.

Их ожидала новая жизнь, и Тодд был рад, что они переезжают в Сэнт-Луис, но к этим местам у него навсегда останется глубокая привязанность.

Он вдруг очнулся от своих грез от прикосновения материнской руки.

— Ты готов, Тодди? — спросила она мягко.

Он кивнул:

— Готов, ма. Не думаю, чтобы еще когда-нибудь я снова приехал сюда.

Мод завела машину. Ни она, ни ее сын не видели, как большая кошачья голова поднялась из тростников.

Все время, пока большая машина стояла у дома, кот оставался спокоен, он следил, как она уносится вдаль по проселочной дороге. Потом он, наконец, поднялся, как будто поняв, что больше ему нечего бояться, и побежал к дому. Он обошел его кругом и не уловил ни запаха, ни звука человека. Он повернулся и обошел сарай. Окно, через которое он входил и выходил, было забито куском жести от банки из-под белой краски, бадья, стоявшая под окном, исчезла. Дверь в сарай была приоткрыта, он толкнул ее носом, она чуть покачнулась. Он сунул голову внутрь, никакие запахи его не взволновали, только слабый мышиный дух. Он постоял, озираясь, в центре сарая. Под забитым жестью окном приютилась картонная коробка, в которой он провел свое детство. Он подошел к ней и принюхался. Внутри лежали мешки, на которых он спал, он поставил на них лапы, но здесь не было места для него теперешнего, чтобы он мог прикорнуть в этой когда-то такой большой коробке.

В целом здесь мало что изменилось. Он обнюхал все вокруг: ящики, жестянки и ржавые инструменты. Что-то привлекло его взгляд между двумя ящиками. Осторожно приблизившись, он рассмотрел моток грязной бечевки размером с мяч для гольфа.

Чуть помедлив, но потом все смелее он стал подталкивать его лапой. Клубок легко откатился на несколько дюймов. Он преследовал его и снова подталкивал, потом набросился на него и стал кусать, дурачась, кружился вокруг него, подбрасывал в воздух и ловил, снова отбрасывал в сторону и снова ловил. Когда он вертелся, держа зубами и передними лапами клубок, он наскочил на старый цветочный горшок, который с шумом упал и разбился.

Шум испугал его. Игривости как не бывало: глаза сузились, мускулы напряглись.

Он подошел к двери и собирался спуститься по ступенькам вниз, но, подняв одну лапу, оглянулся и долго стоял так. И долгий жалобный крик, непрерывный вой, громкий сначала, постепенно стих.