Мир приключений, 1975 - [35]

На “Изумруде” не проглядели промежуток между отрядами японских кораблей. У крейсера был превосходный ход, а кочегары и машинисты дали своему кораблю предельную скорость. Это был “сверхполный вперед”, он-то и вынес русский крейсер из зоны обстрела. Такого еще не видали японские моряки. “Изумруд” уходил в русские воды под Андреевским флагом. Сенявин, Нахимов, Макаров могли бы ему пожелать “добро”.

На палубе броненосца Афоня подковылял к Бабушкину.

— Братки, в машину! Откроем кингстоны…

— И верно! — поддержал призыв Бабушкин.

Но их взяли матросы с “Николая” в плотное кольцо. Рябой верзила лизнул пол-аршинный самодельный ножик:

— Задний ход, труха, георгиевский ерой, своячок!

— Я тебе не свояк, — парировал угрозу Бабушкин.

— А вот земляк! И то правда, не помнишь суседского Митрича?

— Земляк! Тогда не будь шкурой.

— А кем? Погляди на себя. Ноги хромы, боки вмяты!

— Трусы вы, как и ваш адмирал. Трюмные крысы.

— Трусы проживут, а ерои подохнут. Наша матка — энто Вятка, братейник — нож… Пощекотать?

— Оставь его, Митрич, он дохлый пес…

Кто-то крикнул:

— Убит Мирбах!

И верно, убит. А каперанг Смирнов дышит на ладан в лазарете. Раскромсанные и изувеченные тела на палубах. У боевой рубки взрыв. Осколками ранило штурмана. Пристрелочные выстрелы противника поднимают тяжелые фонтаны воды у борга броненосца. И вот, русским не забыть много лет, подтянутый к рею фок-мачты, над броненосцем повис красный круг на белом фоне. Хорошо были слышны гортанные выкрики победителей: “Банзай!..”

18 июня 1905 года на другой стороне России, на Черном море уходит из Одессы восставший броненосец “Князь Потемкин-Таврический”. С борта корабля русские матросы обратились “Ко всему цивилизованному миру”. В обращении говорилось: “Граждане всех стран и народов! Эскадренный броненосец делает этот первый шаг…”

Наши герои — Василий Бабушкин и Афанасий Деготь — тогда были уже второй раз в японском плену.

5

Ялта — голубые глаза Крыма. Черноморская поздняя осень — теплое вятское лето. Когда вятские мужички бывали в старое время в Крыму? Ялта — курорт для господ. Но ветер русско-японской и жаркое дыхание русско-германской войны занесли в Ялту наших друзей.

Смерть отступила. А слава разлетелась дымом.

Жизнь их пролетела от войны до войны, если это можно назвать — жизнь. Бабушкин поправился, тело налилось силой. Афоня часто недужил: что-то давило ему на мозг, надо было делать трепанацию черепа. От земли отошли, к городскому быту не прибились. Бабушкин разъезжал по большим селам и маленьким городам, показывал с подмостков силу, на ковре боролся. По селам — с медведем, это имело успех. Но медведя не приручишь не выпускать когти. Дрессированный зверь остается зверем, а он капризен, привередлив, выдержать не может и половину того, что выпадает на человеческий удел. Один мишка подох от простуды, другой взбесился, пришлось пристрелить. Последний зачах от тоски по лесу, по берлоге. Колесил Бабушкин по стране, таскал за собой Афоню. Добрались до Петербурга; тут положили Афоню в клинику, военный медик оперировал. Посоветовал ялтинский воздух, тихий частный санаторий. Легко сказать! А как выполнить?

Много думать — дело с места не сдвинешь. Идти напролом, а по ходу будоражить мысль — так поступал Василий Бабушкин.

Далеко в море виднеются головы двух смелых пловцов. Вода 15–16 градусов не всякого курортника завлекает. Моряку у бережка — что за купание! Бухта минирована, сторожевой кораблик следил за людьми в воде. Но слава Бабушкина, хотя и на излете, еще действует на воображение. Дельфины резвятся, не прикасаясь к пловцам; на гальке пляжа отдыхающих нет. Это ли не красота?

Вернулись из моря; да, это Бабушкин, а его спутник — неизвестный мужчина: стройная фигура и странно-красивое лицо. Чтобы согреться, стали легко бороться. Терентий прекрасно знает приемы японской борьбы, А Бабушкин вдохновенно парирует хитроумный прием, а на коварный не идет. Согрелись. Заговорили.

— Персидский поэт сказал, не помню его четверостишие, но смысл: хотите оценить все, что я пережил, — ставьте на стол все вина мира. Но раны мои оставьте мне, не согласны — уберите вино. — Это сказал Терентий, разглядывая на богатырском теле Василия зарубки, которые оставила война и медведи.

Но почему у Терентия “странно-красивое лицо”? Правильные черты, темные глаза, черные волосы и благородная желтизна кожи. Греция и Восток. Русский отец (морской офицер) и мать — японская женщина. Брак на сезон еще до русско-японской войны. В эскадре Рождественского отец плыл каперангом, сын (на другом корабле) — лейтенантом. В эскадре Рождественского Терентий Терентьев был телеграфистом на “Урале”. Железная громада корабля стала отличной мишенью для японских снарядов.

Когда “Урал” (из разведочного отряда) вышел из строя, его оставила вся команда, кроме Терентия. Некоторое время у него работала радиоаппаратура. Но никто на русских кораблях не принимал, не расшифровывал эти радиосообщения.

У Терентия был заготовлен подрывной патрон. И банка китового жира…

Раздевшись, смазав тело китовым жиром, Терентий подорвал радиоаппаратуру и “ушел” с корабля в воды. Его подобрали японские матросы, с которыми он говорил по-японски. Но на суше, в Японии, Терентий не скрыл, что он русский. И тогда его сделали переводчиком, что намного облегчало положение пленного и давало возможность ему помогать многим раненым и больным соотечественникам.