Мир приключений, 1975 - [13]

И послушный пулемет добросовестно “работал”, “угощал” и “нажимал”. То один фашист взмахивал руками и валился на спину, то другой тыкался носом в землю, то третий, хромая, отступал. От непрерывной стрельбы ствол “максима” так накалился, что в кожухе закипела вода и жаром повеяло в лицо пограничнику. Словно обессилев в неравной и долгой схватке, пулемет уже не стрелял, а плевался раскаленными пулями, которые перестали долетать до цели.

Немцы опять залегли и из автоматов поливали мыс огнем. Пользуясь этим, Петров спустил обжигающий пальцы кипяток и наполнил кожух холодной водой из термоса. Почувствовав жажду, напился и сам.

Молодо и энергично опять застучал пулемет. Обретя силу и дальность, пули помчались через луг.

Две группы противника пытались переправиться выше, левее мыса, но были отогнаны интенсивным заградительным огнем расчета Скорлупкина. Севернее Петрова еще одну крупную группу остановили бойцы, которыми командовал лейтенант Репенко.

— Хорошо! — вслух радовался Петров. — Бей их без пощады, Мирон Давыдович!

Трижды на участке, что севернее мыса, немцы чуть было не форсировали реку, но каждый раз пограничники обрушивали на врага свинцовый ливень и отгоняли их.

Недалеко за рекой появились новые минометные батареи. Весь огонь с мыса Петрова перенесся в расположение заставы Василий видел, как мины гвоздили по земляным укрытиям, как поднимались серые тучи земли, взлетали кверху бревна, доски, ящики. Густая, багровая от битого кирпича туча заволокла то место, где глубоко в землю закопались пограничники. И все же нет-нет да и раздавались оттуда стремительные пулеметные очереди, будто сигналили бойцу, что он не один, что родная застава жива, борется и не собирается отступать.

Потом эхо взрывов удалилось в сторону недалекой заставы Выгаданки, и у Петрова стало совсем тихо. Воздух очистился, солнце пробило пыль и горело ярче, чуть укоротились тени от кустарников.

Василий устало прикрыл рукой воспаленные от пыли глаза, хотел было поспать, но тут он услышал удивительно знакомые, точно из далекого детства, звуки: то застрекотал какой-то смелый кузнечик. Вспомнился жаркий летний день, еще до призыва в армию. Сидел он тогда с тоненькой девчонкой у реки среди пахучих трав. Ленка задумчиво смотрела на гору, на дома Малоярославца и заплетала косу, и вот так же возле них пел свою милую песенку невидимый кузнечик. Да, перестала писать Ленка… “Надо будет сестру попросить, пусть узнает, что там произошло. Эх, Ленка, Ленка! Красивые твои глаза, мягкие косы. Устала, поди, ждать меня…”

И он слушал и не мог наслушаться монотонного стрекотания кузнечика.

На мысу становилось жарко. Солнце пригревало сильней. Василий расстегнул воротник гимнастерки, сдвинул на затылок недавно зеленую, а теперь серую от пыли фуражку. Он отдыхал от грохота артиллерийской пальбы, свиста пуль, от тяжелого воинского труда, отдыхал перед новой вспышкой боя. На соседней — Выгаданке поднялось густое белое облако не то пара, не то дыма.

И вдруг оттуда, из белого облака, ясно донеслась прерывистая, будто шальная, пулеметная очередь. “Каретников! Мишка сигналит мне! — встрепенулся Петров. — Всякий раз на учениях дразнил меня такой нескладной стрельбой. Ах, чертяка милый! Знак мне подает: жив, мол, курилка… Надо же сообразить… Сейчас и я отзовусь, дружок. Покажу тебе свой твердый “почерк”. Слушай меня!..”

Нацелив “максим” на противоположный берег, на кусты ивняка (“Пусть не пропадают мои пули даром, авось пристукну там кого-нибудь”), Василий выпустил длинную, безукоризненно четкую очередь. “Классический стиль”, — пошутил однажды капитан на недавних учениях, понаблюдав за стрельбой Петрова.

Кусты вдали заколыхались, там замелькали фигуры вражеских наблюдателей. Видно было, как они тащили раненых в лесок.

— Ну вот и отлично, Михаил! — засмеялся довольный пулеметчик. — Вроде и поговорили, вроде и похлопали друг дружку по плечу…

Повернувшись на спину и загородив глаза от солнца рукой, взглянул он на часы и с досадой покачал головой: стекло на них треснуло. Было семь часов утра. “Ого, уже семь часов! — удивился он. — Три часа держимся… Такая силища поперла с запада, а мы стоим… Шутка сказать, три часа уже ведем бои! Никогда не было таких больших пограничных сражений. Да, это не столкновения, а настоящие сражения. Итак, война с гитлеровской Германией! Что ж, повоюем!.. Три часа войны, а кажется, что пробежали минуты. Три часа, а сколько, поди, уже раненых, убитых. А что сейчас в Москве? Конечно, там уже знают о внезапном нападении Германии…”

— Москва! — неожиданно громко сказал он, а почему сказал — сам не знал. Повторил еще раз, более мягко, задушевно, вслушиваясь в звуки милого слова: — Москва!..

…Над головой свистнула пуля. Потом другая. Передышка кончилась. Надо было снова продолжать борьбу, продолжать жестокий неравный бой с наседавшим врагом.

— Нет, гады, не пройти вам здесь, покуда я жив! — сурово, сквозь зубы, проговорил Василий. — Пока я жив, не пройти…

“Останусь ли я жить или погибну?.. — размышлял он. — Глупый вопрос! Живым я едва ли выберусь отсюда. Чтобы остаться живым и невредимым, надо немедленно уйти с мыса, вернуться на заставу. А я этого не хочу! Не уйду отсюда! Не оставлю этого мыса ни за что… Жаль, конечно, умереть таким молодым, не поживши как следует… А может, наши подоспеют, погонят фашистов назад? Вот было бы здорово! Да нет, не погонят. Далеко стоят полевые войска, черт возьми! Ну что ж…”