Иван Кузьмич с первого же дня плавания взял молодого штурмана под свое покровительство. От него Анциферов узнал устройство рыболовного трала, способы разделки рыбы и многое другое. Но никакие объяснения не могли заменить опыта, и теперь Анциферов с нетерпением ждал: скоро ли поднимут трал, приступят к обработке улова…
Волновался не один Анциферов. Подъем трала всегда привлекает рыбаков на палубу. Что даст море? Вдруг в промысловом журнале, в графе “улов в тоннах”, появятся ненавистные “колеса” — нули. Но этот рейс был особый, а потому и волнение матросов нарастало с каждой минутой.
Не спешили лишь в рубке. Прошли положенные для траления сорок пять минут, пятьдесят. Миновал час. Окна рубки по-прежнему оставались закрытыми.
Наконец Иван Кузьмич появился в окне и подал команду:
— Вира трал!
Снова загрохотала лебедка. Нестерпимо медленно вползали на борт лоснящиеся смазкой ваера и наматывались на огромный — выше человеческого роста — деревянный барабан.
Фатьяныч вскочил на плавно покачивающийся планшир. Придерживаясь обеими руками за ванты, он повис над водой. Маленькие выцветшие глаза его зорко всматривались в море.
В глубине замаячило расплывчатое молочно-зеленоватое пятно. Постепенно уменьшаясь, оно становилось все ярче, обретало знакомые очертания тралового мешка.
— Колеса! — Фатьяныч сердито сплюнул за борт и с неожиданной для его возраста легкостью соскочил с планшира на палубу.
Трал был пуст. Совершенно пуст. Он не захватил даже мелких животных, которыми так богато Баренцево море.
“Не мало ли вытравили ваеров? — подумал Иван Кузьмич. — Возможно, трал не лег на дно, а завис в воде?”
Он отошел от окна и включил эхолот. Дрожащая синяя стрелка показала глубину моря — около двухсот метров. Все же Иван Кузьмич, спуская трал, вытравил ваеров на марку больше. Но и это не помогло. Снова пришлось записать в журнал ненавистные “колеса”. Теперь уже сомнений не было: под “Ялтой” тянулось голое каменистое дно.
— Цедим тралом соленую воду! — раздраженно бросил Иван Кузьмич.
— Сделаем еще заход, — ответил Бассаргин. — Потом пробежим миль десять на восток. Попробуем меньшие глубины.
— Стемнеет к тому времени, — напомнил Иван Кузьмич.
— Рано или поздно, а придется работать с тралом в темноте, — ответил Бассаргин. — Пускай вахты учатся.
Ночь выдалась облачная, безлунная. Палуба и надстройки слились с темным небом и морем. Лишь в полукружье синего света, падающего у входа под полубак, время от времени серыми тенями скользили матросы.
Спуск трала в темноте был продуман до мелочей еще до выхода в море. Сложнее всего было следить за ходом ваеров. Сколько их вытравлено? В темноте матерчатые марки не видны. Но и тут нашли выход: у траловых дуг стояли два матроса и прижимали палками скользящий за борт ваер. Стоило палке подпрыгнуть- матрос кричал:
— Раз, марка пошла-а!
— Раз, марка пошла-а! — откликался от второй дуги напарник.
И снова, еле заметно поблескивая жирной смазкой, бежал ваер за борт, пока матрос не ощущал новый легкий толчок палки.
— Два, марка пошла-а! — кричал он.
И, проверяя себя — не ошибся ли? — ждал голоса напарника.
Первым спуском трала в темноте руководил сам капитан. По привычке он стоял у поднятого окна, хотя разглядеть что-либо на палубе было невозможно.
После шестой марки Бассаргин остановил лебедку.
На палубе было тихо. Матросы переговаривались вполголоса. Капитан приказал: громко говорить на палубе могут лишь штурман и тралмейстер.
Даже опытные рыбаки, проплававшие в Заполярье десятки лет, не могли сегодня усидеть в надстройке. Впервые за время существования тралового флота приходилось промышлять в полной темноте. И хотя матросы участвовали в учениях на Мурманском рейде и знали, в каких условиях придется им работать, все на палубе было для них сейчас непривычно, вызывало смутное беспокойство. Ведь несколько часов спустя они заменят товарищей у трала, сами будут бегать, натыкаясь на бочки, ваера…
Наконец-то “Ялта” завернула. На палубе оживились. Сейчас траулер сделает круг. Крылья трала сомкнутся под водой, чтоб рыба не могла уйти из мешка. А там и подъем…
На этот раз, даже в едва приметных отсветах синей лампочки, все увидели грузно повисший на стреле, оплывший книзу куток трала.
Фатьяныч надвинул обеими руками зюйдвестку поглубже на голову и нырнул под льющуюся с кутка ледяную воду. Ощупью нашел тросик, стягивающий удавку. Рванул его. Куток раскрылся, и на палубу с грохотом вывалились огромные куски губки. Возле них послышались легкие шлепки. Рыба!
Бассаргин сбежал по трапу на палубу.
— Дайте нож, — сказал он в темноту.
Фатьяныч вытащил из брезентового чехла нож с широким и коротким лезвием и подал его капитану.
Бассаргин распорол брюхо трески. Внимательно осмотрел при свете карманного фонарика содержимое желудка. Отбросив выпотрошенную рыбу, он вскрыл другую, третью…
— Крепи трал, — негромко приказал капитан, возвращая нож Фатьянычу.
Старый тралмейстер понял его, вздохнул. Желудки трески были пустые. В желудке одной из рыб Бассаргин нашел даже откушенный жесткий луч морской звезды. Треска голодала, хватала все, что подвернется. Концентрации рыбы, улова в таком месте ждать было нечего.
