Мир приключений, 1929 № 01 - [7]
Никита, потеряв свой степенный вид Большака, болел, лежа на печи.
Он всем рассказывал, что когда увидел мертвеца, который шел на него и хлопал ладошками, то словно что то внутри него оборвалось, а когда неведомая сила толкнула его в воду, то почувствовал, как кто-то вошел внутрь его. Неудачи в промысле, как Никита, так и все объясняли кознями нойдов. Каялись никогда больше туда не ездить.
Один только Иванко, предпоследний сын Никиты, был другого мнения; тайком от всех, еще год назад, он пробрался на этот священный островок и рассмотрел рисунки, выбитые на жертвенной скале. И что же? Остался он живым, и не заболел, и никакой беды не приключилось с ним. Просто напугался батька старика-колдуна и других своим испугом с ума свел.
Каждый вечер голодными и жадными глазами следили неудачники за скачками игравшей рыбы, непрерывно шедшей к лопарскому святилищу. Не раз попутный ветер доносил оттуда звуки шаманского бубна и радостные крики лопарей. Иванко все более и более замыкался в себе, больше молчал и что-то обдумывал.
В то время, как новгородцы бились в напрасных поисках сельдяных стай, молодой нойда, внезапно потеряв отца, впал в особо нервное состояние; он совсем лишился сна и по ночам в исступлении кружился по священному островку.
Наступала седьмая ночь со дня смерти Великого Нойды. В эту ночь, он как дух считался особенно сильным и должен был войти в свое тело.
Молодой нойда решил в эту ночь вызвать духа реки, чтобы усилить приход добычи. Днем на каждое выбитое изображение жертвенной скалы он раскладывал костяк рыбы, если перед ним было выбито изображение рыбы, или обмазывал кровью и салом изображение оленя.
После долгой бессонницы, опьяненный настойкой мухомора, молодой нойда достиг состояния безумия— стоило ему подумать, что камень движется — и ему начинало казаться, будто он в действительности катится. Разбивая в кровь свои ноги о гранит, шаман видел оставляемый ими крова вый след, но боли никакой не чувствовал. Носясь вокруг костра, он обжигал свои босые ноги, до него доходил запах горящего мяса, но боли не было. Все это служило ему знаком, что он стал сильным нойдой.
Наступила седьмая ночь. Когда все новгородцы уснули тяжелым сном измученных, полуголодных людей, Иванко на легкой лодочке, им самим выдолбленной из осины, тайком стал пробираться к священному островку. Не раз он замирал в тени свесившихся полуподмытых кустов, таясь от лопарей, которые бесшумно скользили но тихой реке, добывая острогами жирных рыб. Необычайно высокое половодье, державшее сельдь далеко в море, подмыло часть берега; землю унесло, а крепкий дерн местами свесился к воде. Под одним из этих кусков дерна и спрятался Иванко.
Впереди, на священной скале, он видел разложенные жертвы. Иванко, скорчившись в лодке, обдумывал, как украсть у нойдов их бубны и тем самым обезвредить колдунов. Ведь, без бубна они теряли свою силу!
Но как это сделать? Перед отъездом Иванко велел своему младшему брату Алешке утром сообщить братьям наказ — немедленно с сетями ехать к Бесовым Островкам. Спрятавшись под навесом дерна, замеченным уже в утро неудачного нападения, Иванко решил переждать темную часть ночи — время, когда нойды обыкновенно колдуют.
Северная ночь весной никогда не бывает беззвучной. Десятки разнообразных голосов, при кажущейся пустынности, бьют все время слух. Вся природа окрашивается в какие-то блекло-тусклые тона, которые при резко, до черноты очерченных контурах, действуют особо напряженно на нервы любого человека. В это-то время года и начинаются икоты, нервные припадки и галлюцинации, такие характерные для жителей крайнего севера без различия племени.
Где-то вблизи стал тихо гудеть бубен. Сквозь корни Иванко увидел молодого нойду, по одежде которого гремели, бренчали и звенели какие-то навески, а на голове высились рога с пучками высохших шкурок змей. Из стиснутых зубов вырывались пронзительные, хриплые крики. Все сильнее и сильнее содрогалось тело нойды, бубен зазвучал особенно резко, ноги начали подкидывать в воздух напряженно вытянутое тело.
Вступив на жертвенную скалу, нойда заметался взад и вперед, вдоль одной линии от края до края. Вдруг его бубен резко загремел и шаман с воплем грохнулся лицом на скалу. Затем встал, но на этот раз, носясь по той же линии, ни разу не достигал ближнего к Иванке конца скалы. Новый вопль и падение ниц, затем опять та же пляска по все более укорочивающейся линии. Так он падал шесть раз, затем закружился, делая вокруг чего-то бубном крути. Иванко скорее догадался, чем увидел, что колдун вертится вокруг изображения беса.
Уже светлел горизонт, когда нойда упал лицом на скалу и неистово завопил, царапая скалу руками и голыми ногами. Его голос стал прерываться, перешел в тихий шопот и, наконец, бормотанье, то умолкавшее, то вновь возобновлявшееся, все тише и слабее… Незаметно он замолк.
У Иванки, следившего за колдуном, уже давно кружилась голова и немело тело. Как зачарованный, глядел он на беснование; хотел, но не мог оторвать глаз от жуткого зрелища. Когда нойда впал в транс, а затем в бесчувствие, Иванко, по испытанному русскому обычаю, окунул голову в весеннюю воду. Это сразу его отрезвило.
