Мир приключений, 1922 № 01 - [36]

М-р Спукенс спустился к себе и вскоре вернулся с толстым двуствольным ружьем.

— Заряжается эта штука воздухом расход невелик, — заметил он, накачивая рычагом. — А вот и снаряд, добавил он, загоняя в ствол стеклянную трубку, наполненную чем-то прозрачным, как вода. Потом прицелился в медведя, летевшего во весь опор под левым галсом на расстоянии одного кабельтона впереди нас выстрелил.

Диковинная была картина. Стеклянная трубка прожужжала над головой зверя, шлепнулась об лед как раз у него перед носом, разлетелась вдребезги и что за диво! полярное чудовище перековырнулось, как подстреленный кролик, и лежит смирнехонько!

— Ну! говорит Спукенс, — влево на румб! Ложись в дрейф!

Рулевой причалил судно к месту; медведь лежит себе такой аккуратный и тихенький и только знай себе сопит через нос.

— Давайте-ка веревок да встаскивайте его на борт, — приказал Спукенс.

И когда мы исполнили это и спустили зверюгу в трюм, в особо отгороженную для него камеру, Спукенс обращается ко мне и к Жулю и спрашивает:

— Ну, как вам понравился мой способ? Без хлопот и без боли, и зверю и человеку одно удовольствие, не так ли?

— Тран-ми-дябль! — воскликнул Жуль, взмахнув руками и чуть не опрокинув пиво, которым мы хотели отпраздновать удачную охоту.

— Благодарю вас за сочувствие — промолвил м-р Спукенс со всегдашней своей учтивостью.

— Это настоящее чудо из святого писания, сэр, — заметил я. Никогда я ничего подобного не видел. А что за естество было в этой трубке?

— Да! — произнес он. — Ну догадываетесь? Да это же флорохор, тот самый, что у докторов, когда им нужно отрезать вам ногу так, что вы и не почувствуете, только я сам специально приготовил его покрепче и запасся им для стрельбы. Я полагаю, мы таким манером наловим медведей, сколько нам нужно. В камере их уложится десятка четыре, если класть рядком потеснее.

— Ах, что вы! — возразил я. — Не думал я, что вы так жестоки, мистер Спукенс. Бедным животным негде будет и повернуться — не накликать бы вам беды на нашу голову — зачем их мучить? Опять-таки, как же насчет кормежки?

Он откинулся назад и давай хохотать- того и гляди лопнет!

— Га! га! — заорал он. — Кормежка? да я их и кормить не буду! Смекните на что я придумал? Медведь будет спать крепко и спокойно целые сутки от той порции флорохора, которую я ему закатил, А завтра, чуть только ему придет время проснуться, я за ставлю его вдохнуть еще и дело сделано. Целые месяцы обойдется без пищи! Сном будет сыт.

Тут уж и мне стало весело; я пожал ему руку, извинился, и мы по-приятельски распили пиво.

Потом без труда спустили корабль опять на воду и поплыли дальше к северу.

Но скоро море начало замерзать, и нам пришлось опять ехать по льду, а это оказалось не так легко, как в первый раз, потому-что часто встречались ледяные глыбы, которые надо было об’езжать, и к тому же ветер был не попутный, так-что через каждые десять минут приходилось менять галс. Но как бы там ни было, мы двигались все дальше и дальше, и по пути то и дело ловили медведей; в камере уже не оставалось места, так-что под конец пришлось их складывать в трюме и где попало. Их общий храп звучал нежной музыкой в ушах м-ра Спукенса, который полагал, что все расходы по путешествию теперь окупятся наверняка.

Аккуратно каждый день он совершал обход, давая им свежую дозу флорохора, а для предосторожности надевал в это время на голову мешок. Посмотрели бы вы, каким чудаком он казался выглядывая сквозь стекла, устроенные против глаз. Это меня даже надоумело. Стужа была смертельная, на палубу хоть и не показывайся. Вот я и говорю:

По моему, м-р Спукенс, всем бы нам надо обзавестись такими штуками. От нашего дыхания нам будет теплее.

— Га! — воскликнул он. — Вы правы, капитан. Сделаю!

В тот же день наделал мешков, и мы после того на вахте всегда носили их — оказалось очень удобно.

До сих пор мы не встретили ни одного эскимоса. Но раз как-то помню, что был вторник, и к обеду у нас были мои любимые ватрушки — видим, копошится что то на льду. Оказывается эскимос, хотя с первого раза и не угадаешь, до того весь закутан в меха. Перепугался он, конечно, страшно, никогда ведь не видывал корабля на колесах; однако Жуль, зная их разговор, окликнул его, и он взошел к нам на борт. Только дурак оказался непроходимый ничего от него не выведали; сойдя к нам вниз он первым делом увидел с полдюжины медведей, сваленных в кучу в углу так-что и яблоку негде упасть. Заорал благим матом и убежал только мы его и видели! а после того уже ни одного эскимоса не встречали — должно быть, он предупредил всех, что мы люди опасные, так-что нам и не удалось распросить, бывал ли в этих краях кто-нибудь из белых людей.

Проехали еще немного. Ветер совсем перестал затишье. М-р Спукенс выходит на палубу и говорит:

— Сейчас увидите, капитан.

Спустился он вниз и вдруг, хотя паруса совсем обвисли, «Шустрая 0безьяна» пошла полным ходом. Вы понимаете, меня как громом поразило, а Жуль выскочил на палубу и давай орать «Кель дябль!!!» до того, что на его маске стекла лопнули.

Вышел на палубу сам Спукенс и ухмыляется, как кот, слизавший сливки. Кричит во всю глотку: «Га! га! га!