Мир от Гарпа - [199]

— О Господи, — простонал Данкен.

Дженни прочитала ему вслух полное собрание сочинений Джозефа Конрада, любимого писателя Гарпа в детстве.

Хорошо, что Хелен опять преподавала; без работы она сошла бы с ума от беспокойства за сына.

— Мальчик поправляется, — уверяла ее Роберта.

— Он уже взрослый мужчина, Роберта, — возражала Хелен. — Он не мальчик — хотя по его поведению этого не скажешь.

— Для меня они все мальчики, — сказала Роберта. — И Гарп был мальчиком. И даже я сама была мальчиком, пока не стала девушкой. И Данкен для меня всегда будет мальчиком.

— Господи, — вздохнула Хелен.

— Тебе нужно заняться спортом, — сказала ей Роберта. — Чтобы расслабиться.

— Умоляю тебя, Роберта, — запротестовала Хелен.

— Начни бегать, — предложила Роберта.

— Бегай сама, я лучше что-нибудь почитаю, — категорически отказалась Хелен.

Роберта бегала каждый день. Когда ей перевалило за шестьдесят, она по забывчивости перестала регулярно принимать эстроген. А человек, изменивший пол, должен неукоснительно принимать его всю жизнь, чтобы женские половые признаки не исчезли. И в результате этого крупное тело Роберты прямо на глазах у Хелен стало менять формы.

— Не могу понять, что с тобой происходит, Роберта, — сказала ей как-то Хелен.

— Все это очень занятно, — ответила Роберта. — Я никогда не знаю, кем буду чувствовать себя через час; не знаю, как буду выглядеть.

Уже после пятидесяти Роберта участвовала в трех марафонах, но с возрастом у нее стали лопаться сосуды, и врач рекомендовал ей перейти на более короткие дистанции. На двадцать шесть миль[54] бывшего правого нападающего уже не хватало. Роберта была старше Гарпа и Хелен на несколько лет и выглядела соответственно. И она опять вернулась на прежний маршрут — шесть миль[55] до Стиринга и обратно, по которому бегала когда-то с Гарпом. И теперь нередко появлялась внезапным гостем на пороге дома Гарпов, бывшего в стародавние времена фамильным гнездом Стирингов; взмыленная, запыхавшаяся, она прямиком устремлялась в душ, на этот случай в шкафу висели большой халат Роберты и несколько смен одежды. Оторвавшись от книги, Хелен вдруг видела перед собой Роберту Малдун в спортивном костюме, с секундомером в огромной, привыкшей к мячу ладони, который стучал как ее сердце.

Роберта умерла той самой весной, когда Данкен лежал в вермонтской больнице. Она отрабатывала рывки на берегу бухты Догз-хед, потом вдруг прекратила бег, поднялась на веранду и сказала, что у нее стучит не то в затылке, не то в висках, где — она точно определить не могла. Роберта села в качалку и залюбовалась океаном; Эллен Джеймс пошла приготовить ей стакан чая со льдом. И минуты через две прислала Роберте записку с одной из подопечных Фонда Дженни Филдз:

«С лимоном?»

— Нет, только с сахаром, — крикнула ей Роберта.

Когда Эллен принесла чай, Роберта залпом осушила стакан.

— Превосходно, Эллен, — сказала она. Эллен пошла за вторым стаканом.

— Превосходно, — повторила Роберта. — Принеси еще один, точно такой же! — крикнула она вдогонку. — Вот так бы всю жизнь!

Когда Эллен вернулась с чаем, Роберта Малдун лежала в качалке мертвая. Что-то стукнуло у нее внутри и оборвалось.

Как бы тяжело Хелен ни переживала смерть Роберты, ее мысли были заняты Данкеном — хоть какое-то отвлечение. У Эллен Джеймс, которая была стольким обязана Роберте, просто не было времени слишком горевать из-за внезапно свалившихся на нее забот: ей пришлось срочно принимать дела Фонда Дженни Филдз — после Роберты осталось богатое наследство. Младшая Дженни Гарп никогда не была так дружна с Робертой, как Данкен; именно Данкену, прикованному к постели, пришлось тяжелее всех. Дженни не отходила от него, изо всех сил стараясь как-то утешить, но Данкен не мог ни о ком думать, кроме Роберты; он вспоминал все случаи, когда она приходила на помощь Гарпам, особенно ему, Данкену.

Он все плакал и плакал без конца и не мог остановиться. Пролил столько слез, что пришлось поменять гипсовую повязку на груди.

Его квартирантка с измененным полом прислала ему телеграмму из Нью-Йорка.

«Я могу сейчас же уехать. Р. больше нет, если тебя смущает, что я живу у тебя, я сейчас же уеду. Не мог бы ты подарить мне ту фотографию, где Р. снята рядом с тобой. Я думаю, что это ты, в футболке с мячом. На ней стоит № 90. И она тебе велика».

Никогда раньше Данкен не отвечал на ее открытки с отчетами о цветах и перемещении картин. Но теперь он ответил ей во имя памяти старого друга № 90, этой мальчик-девочке, сбитой с панталыку. Он знал — Роберта ее пожалела бы.

«Пожалуйста, оставайся у меня столько, сколько захочешь, писал он ей. — Но эта фотография дорога мне самому. Когда встану на ноги, сделаю копию — специально для тебя».

Роберта просила его навести наконец-то порядок в жизни, и Данкену было очень горько, что она не увидит его старания. Он вдруг почувствовал ответственность перед ней, перед отцом; он не переставал удивляться, как это отец за тридцать три года столько успел — стал писателем, обзавелся детьми, родил его, Данкена. Лежа в больнице, Данкен принял много решений; в дальнейшем он почти все их выполнит.

Данкен написал письмо Эллен Джеймс, которая все еще не могла оправиться от шока, который испытала, узнав о случившемся с ним несчастье: видеть его, лежащего в гипсе и утыканного спицами, было выше ее сил.