Мир ноэмов - [8]
И каждая секунда бодрствования напоминала ей, что катастрофа произошла, что во всей вселенной больше не найти смысла, не найти причин к существованию. Тут и брал свое начало абсурдный парадокс. Тут заканчивался порядок и начиналось сумасшествие.
Но этот сигнал… Его сопровождал ясный, четкий приказ: отправиться к источнику. И приказ этот шел из славного прошлого, где всякая вещь, и сама она прежде всего, находилась на своем месте. Это предписание – единственное, пережившее проклятую эпоху, – возвращало Плавтину к упорядоченности, которую она потеряла. Пусть это только еле слышная подсказка, почти незначащий обрывок. Даже не сообщение. Просто неясное направление. Но она и на такое не надеялась в долгой ледяной безнадежности, где провела столько времени.
Плоос прервала молчание:
– То есть мы ничего об этом не знаем – только то, что речь идет о древнем воспоминании.
Плавтина хотела было приказать ей молчать, но хрупкая Ойке опередила сестру. Она легко прошла вперед, положила руку ей на плечо умиротворяющим жестом.
– Вот именно. Это воспоминание – из далекого прошлого.
Голос ее дрожал, пока она медленно и задумчиво излагала свои соображения:
– … Подумайте об этом, сестра. Еще до Урбса. До падения Человечества. Это событие наверняка имеет отношение к нашей Вере…
– Мы верим, – перебила ее Плоос, – в Число и Концепт, которые составляют мировой порядок. В нас нет места иррациональному.
Она была права. Само то место, где они находились, свидетельствовало о культе Чисел и Концептов, Хорошего и Правдивого. Их хозяева ничего так не почитали, как свое убеждение в рациональности мира и трансцендентности своего «Я». В то же время старинная религия Пифагора могла интерпретироваться по-разному. Ойке, самая неортодоксальная из них, склонялась к более воодушевленным и секретным ритуалам, к античным тайнам старинной эллинской религии в тревожащей, почти бредовой интерпретации неоплатонистов. Сама Плавтина имела лишь слабую предрасположенность к мистике. Однако в Ойке, созданной, чтобы управлять экологией Корабля, все мистическое расцветало буйным цветом. Из-за отсутствия на борту биологического экипажа роль ее стала парадоксальной; это омрачало ее темперамент, но только усиливало привязанность к Узам.
И Узы направляли ее дух не к яркому светилу Разума, а к тем вещам, что почва скрывает у себя на груди, к тревожащей жизнеспособности растений и к темным лесам бессознательного.
Она ответила равнодушно, делая вид, что не заметила колкости сестры:
– Этот сигнал восходит к древним временам. Узы, от которых никто не может освободиться, требуют, чтобы мы подчинялись приказам, которые могут идти от Человека…
Она прервалась на секунду, погрузилась в себя, как будто только сейчас сама поняла, что могут значить ее слова.
– … и могут привести нас к Нему.
Плоос поморщилась, ее улыбка пропала.
– Человека больше нет. Не давайте нам пустых надежд. Не растравляйте эту рану.
– Но ведь именно эта надежда так долго вела Плавтину, – выдохнула ее сестра.
Противовесом мистической восторженности Ойке служил прагматизм Плоос. В обычное время две проекции Плавтины уравновешивали друг друга.
– Мы вряд ли послужим Узам, принимая глупые решения, – ответила Плоос. – Сигнал идет из варварских сфер. Каков риск, что мы столкнемся с Врагом? Скажите нам.
Она повернулась к Текхе.
– Мы не знаем, – сказала та, чувствуя себя неловко оттого, что ее вовлекли в спор, – как изменилась их цивилизация за два тысячелетия.
– В таком случае, – продолжала Плоос, – разве не правильнее будет попросить помощи Урбса?
– Урбс никогда не поддерживал нас в наших попытках отыскать последнего человека, – огрызнулась Ойке.
– У Урбса были более срочные дела, сестрица. Например, помешать вторжению варваров, которое вас никогда не заботило. Урбс выжил, а вместе с ним – и человеческий биотоп.
– Принцепсы Урбса в своем величии отвернулись от собственной миссии.
Плоос пожала плечами и отвернулась от нее, обращаясь прямо к Плавтине:
– Матушка, мы должны попросить о помощи. Не стоит принимать поспешных решений.
Плавтина холодно улыбнулась. Она восхищалась тонким умом Плоос, которая обернула себе на пользу конфликт с Ойке. Но ей не нравилось, что Плоос держит себя, как вожак стаи. Пора было ее изолировать.
– Я бы хотела знать, что об этом думает Текхе, раз уж мы заговорили о боях.
Лицо Текхе омрачилось. Ей не хотелось говорить даже под властным взглядом Плавтины. Еще один симптом.
– Это неоднозначный вопрос. В том, что касается тактики, я не в состоянии сказать, какие именно силы могут нам противостоять. Однако аруспиции Урбса всегда считали маловероятным заметный технологический скачок, который позволил бы варварам опередить нас.
– Вы не сказали ничего нового, дочь моя, – сухо оборвала ее Плавтина.
Волнуясь и чувствуя себя не в своей тарелке, Текхе заговорила:
– Мы не должны основываться в наших поступках на такой слабой зацепке. Мы ничего не знаем об этих нейтрино – кроме того, что для их производства необходим какой-то неизвестный артефакт. И мы не знаем источника той информации, которая содержится в вашей памяти.
Она огляделась вокруг, оценивая реакцию тех и других, и продолжила:
