Мир не меч - [5]

Пытаюсь сообразить, зачем бы этой компании ссориться с клубом. Судя по всем приметам, здесь живет вполне обычное быдло. Какое им дело до собирающих сведения? Нужно будет выяснить. Это – самое любопытное во всем деле. Я понимаю, почему историки не обратились к местной милиции – работает она сугубо по настроению, когда в голову взбредет, вампиров побаивается и связываться с ними не хочет. Нужно ведь устраивать силовую акцию, штурмовать это здание… Я смеюсь. Что тут штурмовать? Даже эти, из клуба, могли бы навести тут порядок. Впрочем, к ним бы пришли с ответным погромом. Если нет сил довести дело до конца – не связывайся. Довольно мудро.

На втором этаже – четыре двери, по две с каждой стороны. Из-за одной доносится шум: слушают радио, приемник ловит плохо, поэтому музыка перемежается скрежетом помех. Впрочем, музыке этой ничего не страшно, и приемник даже неплохо подражает запилам металлиста. Девушку, кажется, держат в другой комнате – я чувствую ее запах, разительно отличающийся от вони из-за соседней двери. Сейчас она спит. Ну и ладно. Ее забрать я всегда успею.

Дверь я открываю ногой, и она резко ударяется о стену. Не слишком я люблю всю эту показуху для крутых героев, она мне кажется смешной. Самое место ей в фильмах. Но в некоторых случаях нужно действовать именно как в дешевых боевиках. Если твой собеседник мыслит именно так.

В комнате стоит продавленный диван, обеденный стол и два стула. Удивительно грязно. По углам навалена одноразовая посуда, валяются все те же коробки от пиццы, пивные банки и бутылки, шмотье. Венчают картину порванные женские трусы у двери. На диване сидят двое парней, за столом – парень и девица. Приемник стоит на подоконнике. Розетка, в которую он включен, наполовину вывернута из стены. Воняет перегаром, полными бычков пепельницами и немного – травой. Видимо, курили вчера. Сегодня пьют пиво и жрут очередную пиццу.

На меня не оглядываются. Видимо, открывать двери ногами здесь принято, и они подумали, что это тот, что сидел внизу. Прохожу, выдергиваю приемник из розетки. Только тогда они вскидываются. Я провожу ладонью по подоконнику, стряхиваю пыль и пепел, усаживаюсь на него. Четыре рожи ошеломленно смотрят на меня. У девицы глаза и губы обведены красным карандашом. Смотрится это в сочетании с длинными сальными волосами премерзко, но не страшно. Двух парней на диване я отметаю сразу – мелочевка, а вот тот, что сидит с бутылкой пива у стола, выглядит чуть постарше и посообразительнее. Он даже симпатичен, смотря, конечно, на чей вкус. Длинные волосы, борода, байкерский прикид, характерная для вампиров алая радужка. Но физиономия правильная и, кажется, умытая с утра. Явно главный в этой компании. Папаша, если пользоваться жаргоном. Семьями называют сложившиеся банды вампиров, где есть вожак и внутренняя иерархия. Кажется, они действительно считают себя семьей, хотя о родстве речи не идет.

– В чем дело? – спрашивает он и неспешно выливает в глотку остатки пива, кидает бутылку себе за спину.

Движения у него ленивые, вялые. Легендарные вампиры боятся солнечного света. Наши – нет. Серебро и святая вода для них опасны, но нужно утопить вампира в этой святой воде, чтобы он умер. Я, конечно, утрирую – она наносит очень тяжелые ожоги, но все равно таких количеств под рукой никогда не оказывается. Гораздо проще свернуть шею, зарезать, словом – обойтись как с обычным человеком, но учесть феноменальную способность к регенерации. Однако никакая способность не помогает прирастить отрезанную голову. И еще – они почему-то не возвращаются, никогда. Не знаю почему.

– Ты кто такой? – интересуется глава местной банды, привставая.

– Разуй глаза, все увидишь.

Вампир присматривается, щурит алые глаза и садится обратно на стул. Видимо, последовал моему совету и понял, что лучше не связываться. Остальные ждут отмашки от вожака, чтобы броситься в драку, но он не подает сигнала, и троица сидит на своих местах, недовольно разглядывая меня.

Только законченный идиот будет связываться со Смотрителем, да еще и на третьей завесе. Бородатый на идиота не похож – он достаточно смышлен, чтобы не доводить ситуацию до прямой стычки. Даже если я и не преуспею в мордобое один на четверых – а я и не планирую, рассчитывая договориться миром, – я вернусь, и вернусь с парой товарищей. И этот день станет последним для банды. Они это знают. Я тоже.

– У меня к тебе вопрос, – говорю я, созерцая, как размышления и догадки отражаются на физиономии вожака. – Чем тебе не угодили эти историки?

– Лажи много пишут, – морщится вожак.

– Несерьезно, – отмахиваюсь я. – Мало ли, кто про кого пишет. И что пишет. Это не повод безобразить столько времени.

– Для кого не повод…

– Слушай, чувствительный ты мой! Они про тебя что-то не то написали? Приди и расскажи, как на самом деле все было. Зачем погром устраивать? Зачем девиц воровать?

– Да кто ее воровал? Она сама захотела поговорить…

– И поэтому дверь заперта снаружи. Чтоб не передумала. Заканчивай сказки сочинять. Тебе кто-то присоветовал на них наехать?

Вожак чешет в бороде, потом за ухом. Я угадал. Сейчас он размышляет, стоит ли мне об этом рассказывать.