Мир не меч - [11]

Я вздрагиваю от удовольствия, потом смотрю на настежь открытую дверь.

– О чем шептаться-то будем, – мурлычет он, опрокидывая меня. – О делах?

– Дверь закрой, войдут…

– Не войдут. – Обе лапы уже под моим свитером, когти царапают соски, и мне это нравится. – Не дергайся…

Ехидна, кошара паршивый, ругаюсь я про себя, но закрываю глаза и притягиваю его к себе.

Через сколько-то минут – или часов – бешеной скачки мы откатываемся друг от друга, насколько позволяет диван. Я облизываю искусанные губы и с трудом сдвигаю бедра, ощущение такое, что по мне проехался поезд. Когтистый и зубастый поезд с хорошей потенцией. Кира валяется на боку, смотрит на меня – опять выглядит совсем ребенком, и мне делается как-то неловко. Тоже мне растлительница малолетних…

– Так о чем ты хотела говорить? – «Малолетний» совсем не похож на жертву, скорее на кота, дорвавшегося до горшка сметаны.

– О делах, – вспоминаю я его насмешку.

Кира потягивается. Фигура у слухача – одни слезы, ребра и ключицы торчат, как у жертвы блокады, живот прилип к позвоночнику. Таких всегда хочется откармливать, отмывать и вязать им толстые теплые свитера. Но если верить хотя бы трети слухов, у этого тенника свитеров должна быть коллекция, а котлеты ему обеспечены в половине домов Города.

– Ну?

– Почему прислали тебя?

– Потому что там совсем погано. Оглоеды и не только.

– А что ж раньше?..

– А раньше и просили. Альдо послал.

Я тихо, бессвязно вою, жалея, что врезала красавчику только один раз. Временами Альдо бывает умницей и солнышком. И на зачистках выкладывается так, что потом неделями ходит бледный и полупрозрачный. Но на любое дело его нужно тащить за шкирку и пинками.

– Ну кто ж к нему по таким делам обращается-то? С ума сошли?

– Хе, – резко усмехается Кира. – А где остальных неделю с лишним носило? Одна Витка тут просидела дня три, да Лик пару раз показывался, а из них зачистщики…

Да уж, зачистщики из них аховые. Я пожимаю плечами – я понятия не имею, где носило меня и остальных. Иногда за этой завесой от внешней, не связанной со здешними делами памяти остается всего ничего. Меня позвали, Лаан меня позвал – это я помню. Остальное – еле-еле. Где-то меня носило…

А, была история с историческим клубом и семьей вампиров, припоминаю я. Не самое важное и не самое спешное дело. По большому счету, совершенно не обязательно было заниматься этим самой. Но меня не назовешь пчелкой-труженицей, как и остальных, за исключением, разве что, Витки-целительницы. Возможностью отдохнуть или погрузиться с головой в какую-нибудь ерунду я не пренебрегаю.

Что было до того? Тайна сия велика есть. Не помню, как ни стараюсь. Хорошо вспоминается только предыдущий визит на верхнюю завесу. Мы с Лааном и Хайо сносили одно из обветшавших зданий Города.

– Не Смотрители, а халявщики полные, – кривится тенник, – у одной Витки совесть есть, зато пользы другой – никакой.

– Уймись, обличитель. – Я защипываю в складку кожу на боку Киры, поворачиваю запястье. Он морщится, скалится. На подбородке присохшие чешуйки крови – его или моей, не знаю.

– Не накувыркалась?

– Не хами.

– Не накувырка-а-алась, – тянет он, прижимаясь ко мне, и по шее скользит шероховатый язык.

Я поворачиваюсь спиной, пытаясь обдумать предстоящую нам зачистку и общую раскладку, но тенник не унимается. Ему, наверное, все равно – с кем, как, в какой позе. Очень характерно для всей их породы, особенно для слухачей.

– Перестань!

– Злая ты, Тэри, злая… а напрасно. Чем лучше я тебя буду чувствовать, тем проще мне будет.

– Иди Хайо трахай. Или Лаана. Ну, в самом деле… я же буду никакая, ну, Кира, ну, зараза…

Сопротивление бесполезно, и все мысли о делах вылетают из головы, когда он прикусывает меня за загривок и поворачивает лицом вниз. Мне хорошо. С ними всегда хорошо. Некоторым хватает, чтобы влюбиться по уши. Не мой случай, конечно, – но это не мешает растворяться в ласках тенника, забывая про все на свете. Никакая внешняя щуплость не мешает ему передвигать и перекидывать меня, как тряпичную куклу, сильные лапы – везде, то гладят, то царапают. Я засыпаю, едва он перестает двигаться во мне, – в висках гудит усталость, глаза закрываются сами собой.

Во сне меня выкидывает за завесу, за которой еще не доводилось бывать.

3

Прямо на меня ехал огромный грузовик. Размером он был, должно быть, с трехэтажный дом или около того. Одно только колесо было метра четыре в диаметре. Под ногами пугающе хлюпал и приклеивался к ботинкам мягкий раскаленный асфальт. Я стояла не в силах сдвинуться с места и с паническим ужасом ожидала, как сейчас он наедет на меня, вмазав в это горячее черное месиво. Пошевелиться было невозможно – от ужаса, от странной покорности судьбе, от какого-то благоговейного трепета перед этой махиной. И еще от того, что я видела лицо водителя – на нем отражалась злобная радость от сознания, что сейчас он проедется прямо по мне.

В последний момент грузовик вильнул, так что я оказалась в промежутке между огромными колесами. Я тут же рухнула на землю, но зазор между днищем и асфальтом был менее полуметра. Я старалась вжаться в обжигающее, пышущее жаром и отвратительным запахом подобие земли – вжаться как можно сильнее, чтобы те зазубренные колеса и шестерни, что тяжело вращались прямо у меня над головой, не зацепили меня. Зажмурилась, постаралась не дышать – и ждала. Короткие секунды, в течение которых я была под грузовиком, показались годами. Как только он проехал, я подскочила – и вовремя: сбоку на меня ехал еще один.