Мир на Востоке - [17]

— Разумеется.

После защиты диплома Ахим окончательно и бесповоротно решил оставить биологию. Потому что, когда он, может, излишне резко отказался делать диссертацию на тему, как он выразился, «о развесистой клюкве», его обвинили в оппортунизме. Его научный руководитель профессор Шульц-Дюрр из Лейпцига, с которым он вынужден был консультироваться, предостерегал его: «Вы, молодой человек, отказываясь от темы, мечтаете истратить свой несомненный талант на какие-то бредовые идеи заокеанского происхождения. Однако уж если хотите добиться своего, то не должны капитулировать, вступайте в научную дискуссию…» И так далее. Но у Ахима давно уже пропало желание спорить с ним. Что ему оставалось делать, если на него с самого начала навесили политические ярлыки, заклеймили чуть ли не как врага? Омерзительного вида девице с ученой степенью и с усеянным прыщами лицом, вероятно от воздержания, считавшей себя олицетворением партийной совести, явно не терпелось с ним расправиться. «Таких оппортунистов, как ты, надо беспощадно гнать из наших рядов. Научную карьеру ты сам себе испоганил», — заявляла она. И хотя его давно уже обещали оставить после защиты диплома в университете для продолжения научной работы, она требовала направить его лаборантом в семеноводческое хозяйство.

Очень скоро он получил ответ от тамошних руководителей. Ничего не подозревая, они написали, что готовы принять его с распростертыми объятиями. Ему не хотелось их разочаровывать, и он решил посоветоваться с Ульрикой. Кто знает, может, это и есть его путь. Да и богатый озоном воздух в Гарце наверняка очень полезен для здоровья. Но Ульрика заявила, что он говорит как человек, который собирается выйти на пенсию, а с таким она вряд ли сможет связать свою жизнь. И все же окончательное решение он принял только после двухнедельного путешествия. Вдвоем на велосипедах они исколесили чуть ли не полреспублики: сначала Тюрингию и Рудные Горы, оттуда отправились в Саксонскую Швейцарию, потом в Шпреевальд. Ночевали главным образом на турбазах, лишь в Веймаре и в Вейсене — в гостиницах, хотелось побыть вдвоем, а не с еще двенадцатью туристами в одной комнате. Только по возвращении он пошел к Мюнцу.

— Матти, я решил стать журналистом, помоги мне.

— Вот как? Почему?

Конечно, он предполагал, что друг попросит обосновать это решение, и все-таки дать точный ответ было трудно. Впрочем, Мюнц знает его уже десять лет и, наверное, сумеет понять.

— Сейчас я могу ответить только одно: я хочу стать журналистом, чтобы бороться против оппортунистов.

Мюнц смотрел на него испытующе, он сидел в своей излюбленной позе: слегка втянув голову в плечи, опершись локтями о столешницу и слегка раскачиваясь на стуле — и явно обдумывал ситуацию. Это было испытание для их дружбы, почти как тогда, когда Ахим признался ему, что Ульрика порвала его заявление о вступлении в партию. Мюнц поднялся со своего места, снял очки, отчего его лицо сразу стало по-детски беспомощным, и, протирая стекла, зашагал по кабинету.

— Первое и самое главное: ты должен как можно скорее забыть о своих обидах.

— Ну а второе?

— Не перебивай. А во-вторых, я хотел бы понять, что происходит в голове у молодого ученого, когда он говорит об оппортунизме.

И тогда Ахим рассказал Мюнцу обо всем, что несколько месяцев копилось в душе. Он считает, что в упреках, адресованных ему, нет ни капли правды, но и напраслиной можно сломить человека. Подлость и несправедливость могут парализовать любого.

— Продолжай. Выговорись спокойно, если чувствуешь, что тебе это необходимо. Кому-то ведь надо исповедаться, не в церковь же нам с тобой бежать. Но я знаю, что ты в душе поэт, а у меня сейчас на элегии нет времени, да и в партийной печати им не место.

Разве он когда-либо искал легких путей? Да нет же, он всей душой стремится как раз к обратному. Он хочет испытать себя в настоящем деле, хочет стать активным членом общества, в лучшем смысле этого слова, приложить свои силы в каком-нибудь нужном деле. Конечно, такое поле деятельности могла бы дать и биология, будь там возможны свободные исследования, без предвзятости, без догматизма, без сопротивления всему новому, даже просто неординарной мысли. Но как бороться в нынешних условиях? Сделаться Дон-Кихотом, сокрушающим ветряные мельницы, в лучшем случае стать посмешищем, а то ведь могут и ярлык реакционера прилепить. Нет, он не хочет, как это делают птенцы некоторых птиц, питаться уже пережеванной и переваренной их родителями пищей…

Тут Мюнц не выдержал и рассмеялся.

— Хорошо хоть сравнения берешь из области биологии.

Он все еще мерил шагами свой кабинет.

Ахим продолжал. По его убеждению, говорил он, существуют три вида творческой деятельности. Первые два — наука и искусство, но ведь он уже пытался заниматься и тем, и другим, и его способностей явно оказалось недостаточно. Есть и третье поле деятельности — на нем свои силы может попробовать каждый, но такую возможность предоставляет только социализм — это участие в политической жизни общества. Здесь уже от человека требуется не столько талант, сколько твердый характер и высокая сознательность. И то и другое можно в себе воспитать. Разве такая деятельность не является творческой? Самому участвовать в развитии и укреплении государства. Самому нести ответственность за то, что с нами будет завтра.