Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове - [59]

* * *

Интереснейшими воспоминаниями о Кузнецове поделился после его кончины писатель и филолог Сергей Небольсин:

«Есть лад и миф, — однажды растолковывал он. — Лад — великая и прекрасная вещь; недаром и книга Белова великолепна… Так вот, лад великолепен, но он ушёл и его не возродить. Ну, не возродить, и всё! А миф остался, его труднее выветрить, и пока есть миф, есть и народ. Мифом и надо писать, я так и пишу. Миф — это тебе не разные там „как будто“. Это не „как будто ветреная Геба, кормя Зевесова орла“ и т. п., а доподлинные боги и божественные орлы, если цепляться за тютчевскую метафору. Тайна — не загадка с разгадкой, а безусловная неразрешимая загадочность чуда и его безусловная правда».

(«Наш современник», 2004, № 11)

«…Пока есть миф, есть и народ».

Русский человек — духовное понятие, — говорил Кузнецов. — Мы смешанный народ. (По воспоминаниям Марины Гах. «Наш современник», 2004, № 11)

Ученик Бахтина, литературовед В. Фёдоров ещё в 1990 году глубоко заметил: «Человек для Ю. Кузнецова — не то существо, что пребывает в малом и частном историческом времени, но целое человека (равно целому народу), которое, проявляясь по-разному в разные времена, остаётся неизменным по своей внутренней сути. Поэт как бы „собирает“ такого человека: входя в конкретную историческую эпоху, он не остаётся в ней, но и не связывает прошлое с настоящим…, а строит, созидает „большое время“, соразмерное человеку „во всей полноте его человеческого бытия“…»

Кузнецов собирал русского человека, русскую душу, собирал на самое тяжкое испытание — на последние времена.

* * *

Можно только догадываться, в каких мирах побывал он в своём воображении, что предчувствовал своей глубокой интуицией, какие мысли обдумывал своим сильным и беспощадным философским умом, что пережил своим сердцем.

Он ворочал глыбы, этот богатырь, которому Бог не дал воспевать подвиги Святогора, похаживая в дописьменную эпоху по родной земельке. Но зато Бог дал ему пойти с крестной ношей вослед за Спасителем. И поэт вполне мог прозреть в своих пророческих видениях Конец Света на Земле, когда рухнет всё, когда безумные цивилизаторы влезут с ногами в душу человека, чтобы им помыкать как двуногим рабочим скотом. Что останется у людей в эту — послеписьменную — эпоху небывалого рабства? — Только мифы.

И Кузнецов сделал то, что промыслил ему Господь на земле, — создал русский миф.

В его мифе неразъединимы и миф о России, и миф о Христе. Как неразъединим с Христом путь самой России.

Поэт совершает предельно возможный ему подвиг — наперёд спасает свою Родину и свой народ в их вероятном самом страшном будущем.

Вот это и значат, по сути своей, последние слова Юрия Кузнецова о собственной поэзии: «В моих стихах главное — русский миф, и этот миф — поэт».

«Всё, что касалось меня, я превращал в поэзию и миф. Где проходит меж ними граница, мне как поэту безразлично». («Воззрение»)

«Явление выдающегося поэта не может быть случайным событием. На мой взгляд, закончен огромный отрезок русской истории, и великая русская культура ушла на дно, как Атлантида, которую нам предстоит ещё искать и разгадывать. Именно поэтому в конце такого долгого исторического времени появился такой поэт, как Юрий Кузнецов, поэт чрезвычайно редкой группы крови. Я пытался понять, откуда происходит Юрий Кузнецов? Он, как всякое очень крупное явление, в общем-то вышел из тьмы, в которой видны некие огненные знаки, которые мы до конца не понимаем. Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к формулировке, к концепции. Я не знаю в истории русской поэзии чего-то в этом смысле равного Кузнецову. Быть может, только Тютчев?!.

Он — поэт конца, он — поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей. Он силой своего громадного таланта может сформулировать то, о чём мы только догадываемся. Он не подслащивает пилюлю… Он один из самых трагических поэтов России от Симеона Полоцкого до наших дней. И поэтому та часть русской истории, о которой некогда было сказано, что Москва есть Третий Рим, кончается великим явлением Кузнецова».

Так сказал поэт Евгений Рейн в своём поздравительном слове на 60-летний юбилей Ю. Кузнецова. («День литературы», 2001, № 3)

Е. Рейн — единственный писатель из «либерального лагеря» российской литературы, кто всерьёз откликнулся на явление Юрия Кузнецова. Остальные молчат, упорно, скорее систематически-дружно — словно бы приказ им такой поступил, словно нет никакого «явления» и поэта Кузнецова вовсе не существует. Поклон вам, Евгений Рейн! Хоть один нашёлся, кто любит литературу больше партийности в ней родимой. А то ведь писатели сидючи по своим станам — либеральному и патриотическому, — что греха таить, просто-напросто дичают. Перья свои уж не просто, по завету Владим-Владимыча, приравняли к штыку, а превратили в штыки, и всяк колет, рубит, режет, и чужих (как либералы), и чужих и своих (как патриоты).

Замечательно сказал в своём слове Евгений Рейн. Но кое-что почудилось мне спорным. Оставлю за рамками этих заметок серьёзный разговор, однако сказать несколько слов всё-таки надо.

Ушла ли на дно русская культура, это большой вопрос. Она же сама — океан! Ну, разбило волнами истории караван кораблей, танкеров и судов, разлились по воде нефтяные пятна, болтаются кучи трухи и мусора. Ничего, пройдёт — океан и не от того очищался. Теперь о другом, более важном: кончается ли Третий Рим? По множеству признаков, вроде бы так. (Ах, как этого желают те, кому «имя — легион».) Но и тут — как Бог даст да как народ управится с самим собой и своей державой. Но вот, действительно, вопрос: откуда, из какой «тьмы» (в которой видны «некие огненные знаки») взялся Юрий Кузнецов?