Мир меняющие. Один лишь миг. Книга 2 - [60]

под звуки побережья, ограничение свободы и жизнь среди множества людей был худшей из пыток.

Очень долго привыкала Катарина к такой жизни и, может быть, смирилась бы с потерей свободы,

но однажды она попалась на глаза одному из имперских псов. Имени его она не знала, как впрочем

и многие из крамсонов — мало кто был посвящен в таинства имен хирдманнов — лица не

запомнила тоже, в памяти остался лишь запах его: горькая полынь, металл доспехов и запекшаяся

кровь. Доспехами и кровью пахли все хирдманны, но этот почему-то благоухал еще и полынью.

Этот хирдманн решил, что девушка достаточно созрела, чтобы родить ему сына. Поэтому Крауссу,

100

10

тогда еще просто гражданину Крамбара, который только-только начал свое восхождение к

почетному званию «бухана», пришлось поступиться со своими имущественными правами и

уступить Катарину воину. Керр Эрик знал, что рабыню свою он больше не увидит, но уже тогда,

отличаясь редкой предусмотрительностью, обставил дело так, что девушку он подарил

Всевышнему, предоставив божеству право распорядиться ее судьбой в пользу своего пса. И

Всевышний запомнил это, приблизив удачливого дельца ко двору.

Катарина, которая оставалась девственницей, несмотря на не первый год рабства — для спинолюба

Краусса и ему подобного окружения она не представляла особого интереса. Она слезно молила

хозяина переменить решение. Но что значат слезы рабыни, пусть и прехорошенькой, когда дело

касается благорасположения Всемогущего. Катарину отправили в Красные башни. И хирдманн,

который ее выбрал, стал ее первым мужчиной. Нет, нет, он не был грубым зверем, как можно было

подумать, глядя на этого сурового, покрытого шрамами могучего воина, закованного в доспехи и

скрывающего свою внешность под вечной красной повязкой, из-под которой виднелась лишь

нижняя часть лица. По своему он был даже нежен с неопытной девушкой, сняв металлический

нагрудник, утыканный острыми шипами и перчатки, в которых он обычно спал. Но, тем не менее,

после рождения здоровенького младенца, на которого Катарине не дали даже взглянуть, ее,

истекающую кровью после тяжких родов — мальчик был более чем крупненьким — вышвырнули

за городскую стену. Близился закат. Начинался сезон ветров, принесших с собой холодную

водяную пыль Большого океана. Пески после того, как дневные светила скатывались за горизонт,

мгновенно остывали. То, что пощадили ветра, не щадила Крогли — утром, те, кто оказывался за

пределами укрытия, те, у кого не было сил, чтобы спрятаться хотя бы среди чахлых кустов и

разжечь небольшой костер — они встречали рассветы навеки застывшими глазами среди песчаных

дюн.

Катарина очень хотела жить, поэтому почти теряя сознание, она заставила себя идти. Не

выбирая направления, держась только тем, что вовремя переставляла ноги. Не было ненависти, не

было ничего. Словно подернувшиеся пеплом угли до поры притупились все чувства. Она шла и

шла, порой скользя барханов вниз, но каждый раз вставала. Когда стертые ноги, покрытые коркой

запекшейся крови, отказывали ей, она валилась лицом в песок. Бормотала про себя что-то

неразличимое, поднималась и снова шла. Небо уже светлело, когда на нее наткнулись пустынные

ведьмы... Воспоминания бар Катарины пронесли в мыслях Вальда в считанные мгновения, а

показалось, что он все время незримо был рядом с юной рыбачкой. Бабуля грустно улыбнулась:

- Теперь ты понимаешь, откуда это в нас — ненависть к хирдманнам и ко всему Крамбару? Все мои

сестры так или иначе попали в плен к этим чудовищам, к крамсонам. Среди нас ты встретишь и

вовсе экзотических дам — они привезены издалека и до сих пор вскрикивают по ночам, скучая по

своим. А теперь пойдем, негоже заставлять остальных ждать.

101

10

Наготовили ведьмы столько, что хватило бы накормить небольшой город. Часть мяса

песчаных коз запекли на углях, из другой части приготовили замечательное жаркое, сдобрив оба

блюда какими-то благоухающими пряными травами. Вкуснейшие лепешки были теплыми и

мягкими, словно сохранили теплоту и мягкость рук тех, кто их приготовил. Небольшие глиняные

кувшины с прохладной чистой водой стояли рядом с каждым. Фрукты, неведомо откуда взявшиеся

в этих безжалостных песках, в изобилии грудились на гигантском блюде в центре массивного

стола. Стол, похоже, тоже был из древесины гикори — вот у ведьм-то откуда столько гикори? Оно

ж вроде дорогущее?! Вальд, которому доводилось едать и с власть имущими и с дикарями,

признался себе, что никогда не едал так вкусно — даже трапезы в Пресветлом дворце уступали.

Хотя, может быть, он слишком голоден и от всей души благодарен этим странным женщинам,

которые, спасли ему жизнь и продолжали опекать — несмотря на то, что совершенно не знали его,

несмотря на то, что он — мужчина, пусть и не хирдманн, но все же... Задумываться об этом именно

сейчас астроному было некогда, уж слишком он изголодался. И Вальд мысленно отмахнулся от