Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - [22]

– Нет. Хотя он не скрывал своего интереса к ним, я думаю, он их очень боялся. Мы, знаете ли, больше предпочитаем мартини.

Я спросил, как у ее мужа обстояло дело с духовностью, можно ли было назвать его духовным человеком.

– Не совсем, хотя, как мне кажется, ему бы это пришлось по душе.

Джесси, не будучи уверен, как именно поведет себя Шустер после заседания, устроил дело так, что Джим Фадиман, психолог, оказался в двуспальном номере вместе с Бобом Шустером, уговорив Джима не спускать с того глаз.

– На следующее утро, – поведал мне Джесси, – Джим нашел меня и сказал: «Боб, миссия завершена. Это не человек, а настоящий самородок».

По словам его жены, Шустер весьма разумно распорядился своим временем в Эсалене. Он принимал участие в церемониях с барабанным боем, которые устраивал Джесси (все семинары и заседания завершались такой церемонией, и нельзя было уехать из Эсалена, не побывав хотя бы на одной из них), и, к своему удивлению, обнаружил, что довольно легко входит в транс. Но Шустер при этом внес и важную лепту в групповое обсуждение затронутых вопросов. Он предупредил Джесси об опасности работы с МДМА, который, по его убеждению, являлся токсичным препаратом, пагубно воздействующим на мозг, и который к тому времени приобрел сомнительную репутацию тусовочного наркотика. А кроме того, он же предложил на роль «кандидата» для исследований псилоцибин, который, по его мнению, гораздо лучше подходил для этой роли, чем ЛСД, главным образом по политическим соображениям: поскольку о псилоцибине слышали очень немногие, он в отличие от ЛСД не ассоциировался в сознании людей с какими бы то ни было политическими и культурными реалиями.

К моменту завершения сессии Эсаленская группа наметила целый ряд целей, которых следовало добиваться: одни из них были довольно умеренными – например, разработать этический кодекс для психотерапевтов, – а другие более амбициозными: «добиться того, чтобы все психоделические исследования проводились честно, открыто и непредвзято исследователями с безупречной репутацией», а в идеале и «вне контекста их возможного применения в медицинских целях».

– Мы не были уверены, что это возможно, – сказал мне Джесси. Но дело было даже не в этом, а в том, что на тот момент он с коллегами считал, что «свести все дело к медикализации было бы большой ошибкой». Почему ошибкой? Да потому, что Боба Джесси в гораздо меньшей степени интересовали психические проблемы человечества, нежели его духовное благополучие – улучшение с помощью энтеогенов породы здоровых людей.

А вскоре после завершения Эсаленской сессии Шустер внес, пожалуй, самый важный вклад в общее дело: рассказал Бобу Джесси о своем старом друге Роланде Гриффитсе, которого представил как «исследователя с безупречной репутацией» (а именно такой и нужен был Джесси) и как «первоклассного ученого».

– Всему, за что бы ни брался Роланд и что бы он ни делал, он отдавался полностью и безраздельно, – передает Джесси слова Шустера, сказанные им о Роланде, – включая и его занятия медитацией. Мы считаем, что именно они так на него повлияли.

Действительно, Гриффитс не скрывал от Шустера своего все более растущего недовольства наукой и своего все более углубляющегося интереса к тем «вопросам высшего порядка», на которые наводит его практика медитации. Шустер тогда же позвонил Гриффитсу и рассказал ему о весьма интересном молодом человеке, с которым он свел более глубокое знакомство в Эсалене, сказав, что у них общие духовные интересы, и предложил им встретиться.

Обменявшись письмами и договорившись о встрече, Джесси вылетел в Балтимор, где отобедал с Гриффитсом в кафетерии на территории медицинского центра «Бейвью»; здесь за разговором они наметили в общих чертах те инициативы и мероприятия, которые в дальнейшем привели их к сотрудничеству – к совместным исследованиям псилоцибина, проведенным в 2006 году, и в конце концов к мистическому откровению в больнице при Университете Джонса Хопкинса.

* * *

Но в этой головоломке (и команде научных сотрудников) по-прежнему недоставало одного звена. Большинство тестов, которые осуществлял Гриффитс в прошлом, он проводил на бабуинах и других обезьянах; клинический опыт работы с людьми у него был весьма небольшой, поэтому для проекта (и он это прекрасно понимал) ему требовался искусный психотерапевт – «опытный врач-клиницист», как он сам это выразил. И так уж получилось, что такого психотерапевта Боб Джесси уже знал: он встретился с ним за два года до этого на психоделической конференции; тот не только устраивал его по всем параметрам, но и жил там же, в Балтиморе. Что еще более удивительно, этот психотерапевт (его звали Билл Ричардс) был более искушен по части психоделических трипов, которые он сам вызывал и сам совершал в 1960-е и 1970-е годы, чем кто-либо другой из живущих, за исключением, пожалуй, Стэна Грофа (с которым он однажды работал над каким-то проектом). В сущности, не кто иной, а именно Билл Ричардс был тем самым исследователем, кто ввел рядовому американцу самую последнюю дозу псилоцибина (дело происходило весной 1977 года в психиатрической больнице Спринг-Гров, находящейся в введении Мэрилендского центра психических исследований). В последующие десятилетия у себя дома (а жил он в живописном лесистом городке под названием Виндзор-Хилл, что неподалеку от Балтимора) он занимался обычной психотерапевтической практикой, терпеливо дожидаясь того времени, когда мир наконец опомнится и даст ему возможность вновь работать с психоделиками.