Мир империй. Территория государства и мировой порядок - [17]

. При этом можно согласиться с условным выделением юридического суверенитета как высшей власти органов государства, зафиксированной в законе, регулируемой правом и, следовательно, осуществляемой в правовых формах, и суверенитета политического как высшей власти класса, господствующего в государстве, являющегося реальным основанием самого закона и в этом смысле стоящей «над» законом, являющейся источником всякого права. Соотношение политического и юридического суверенитетов есть соотношение содержания и формы[153].Выделяя две стороны суверенитета – формально-юридическую и фактическую, М. Н. Марченко рассматривает первую в качестве своеобразной политико-правовой формы государственного суверенитета, а вторую – как его материальное содержание[154].

Теоретические споры вокруг проблемы суверенитета давно уже стали ключевым инструментом политического противоборства. В качестве примера В. Л. Цымбурский справедливо приводит попытку литовского ученого А. Бурачаса свести всю идею суверенитета к правам нации и личности, забыв и Ж. Бодена и всю историю этой идеи[155]. В контексте вполне конкретных политических интересов литовской политической элиты начала перестройки А. Бурачас утверждал, что суверенитет есть не что иное, как «совокупность полновластия нации и прав, гарантирующих независимость личности… Суверенитет нации выражается в первую очередь в возможностях ее свободного политического самоопределения, в правах нации на занимаемую ею испокон веков исторически сложившуюся территорию, ее природные и ископаемые ресурсы, также в верховенстве ее законодательства и избранной ею государственной власти, в национальном гражданстве»[156]. Таким образом, мы видим не только отождествление нации с этносом, отрицание по умолчанию суверенитета народа, но и растворение государственного суверенитета в том же суверенитете нации. Некий, не поддающийся определению «суверенитет» личности выдвигается при этом лишь декоративным прикрытием этнонациональных притязаний. А какова же при этом роль государства?

Своего рода ответ на этот вопрос содержится в «Тюремных тетрадях» А. Грамши. В начале 30-х гг. XX в. он писал: «Поскольку государство есть упорядоченное общество, оно суверенно», вплоть до того, что оно не может иметь юридических границ (для него не могут служить границей субъективные нормы публичного права, ибо они могут быть изменены государством во имя новых социальных потребностей)[157]. Многие современные юристы вводят понятие «суверенитет» в качестве одного из сущностных при определении самого понятия «государство». Например, по мнению Н. А. Ушакова, «государство – особая организация по управлению делами существующего на определенной территории человеческого общества, обладающая специфическим свойством суверенитета»[158]. Н. А. Ушаков дает следующее определение государственной территории: «Государственная территория – это земное пространство, находящееся под суверенитетом данного государства. Соответственно, негосударственная территория – земное пространство, не находящееся под суверенитетом какого-либо государства»[159]. Сам суверенитет, по мнению некоторых отечественных правоведов, может быть только неограниченным. Так, по утверждению Д. Л. Златопольского, «государственный суверенитет вообще не может быть ограничен потому, что… он представляет собой определенное свойство государства, в силу которого оно является независимым и самостоятельным как внутри, так и вне пределов своих границ»[160].

Но такое романтическое понимание суверенитета вступило в противоречие с послевоенными реалиями. В 1945 г. после поражения гитлеровской Германии четыре союзные державы – СССР, США, Великобритания и Франция – приняли на себя верховную власть в Германии, распределив между собой ее территорию по соответствующим зонам оккупации. При этом Германское государство продолжало существовать, а фактическое ограничение его суверенитета не вело к формальному переходу этого суверенитета к оккупационным державам.

Следовательно, необходимо говорить о территориальном суверенитете как о высшей власти государства, непрерывно осуществляемой в пределах конкретного пространства. Территориальный суверенитет Германии определялся, во-первых, продолжением ее существования в качестве субъекта международного права и, во-вторых, признанием принадлежности территории этому субъекту права, а не тем государствам, которые ею в данный момент управляли. ФРГ пошла дальше. Статья 23 Конституции ФРГ 1949 г. гласила: «Настоящий Основной закон распространяется в первую очередь на территории земель Бадена, Баварии, Бремена, Большого Берлина, Гамбурга, Гессена, Нижней Саксонии, Северной Рейн-Вестфалии, Рейнланд-Пфальца, Шлезвиг-Гольштейна, Вюртемберг-Бадена и Вюртемберг-Гогенцоллерна. В остальных частях Германии он вступает в силу по их присоединении»[161]. Таким образом, подчеркивалось, что ФРГ – это еще не вся Германия, территориальные же пределы Германии не оговаривались.

Сказанное подтверждается механизмом рождения ФРГ и ГДР, когда для дипломатического признания вновь образованных государств потребовалось формальное признание мировым сообществом, во-первых, факта раскола Германии на два равноправных государства и, во-вторых, закрепления за каждым из этих государств соответствующих территорий, оккупированных союзными державами. Подобно тому как территориальные отношения есть один из видов международных отношений, территориальный суверенитет, писал видный российский юрист П. Казанский, есть «право государства самостоятельно устраивать свои территориальные дела»