Мир дома твоего - [21]

...Н.Р. пришла в психологическую консультацию с жалобами на дочку. Девочке пять лет, она ходит в детский сад, но с детьми не играет, приходит домой, плачет: никто с ней не дружит. Дома, пока мать занята на кухне, она слоняется по квартире и причитает: все-то у нее плохо, и ничего хорошего-то у нее не будет. Это больше всего раздражает мать, она выходит из себя и кричит: “Да займись ты игрушками, почитай книжки!” Н. Р. не выносит этого, потому что очень боится, что дочь будет такой же, как она сама. Жалобы на дочь переходят в жалобы на себя.

Нашей собеседнице 30 лет, она кандидат наук, на работе ее ценят, в учебе все ей давалось легко. Муж — “прекрасный человек”. Но у нее такое чувство, что сама она — “никчемное существо” и “занимает чье-то место на Земле”. Ее не удивляет, что по отношению к ней обычно занимают позицию “сверху вниз”, а она, подобно амебе, принимает ту роль, которую навязывают. Ей трудно общаться с незнакомыми людьми, в группе она “забивается в угол”. Боясь потерять возникшее расположение знакомых, Н.Р. замыкается, чтобы те, узнав ее поближе, не отвернулись от нее. На работе ей кажется, что сделала мало, не так и не то, боится, что будут предъявлять высокие требования и она окажется несостоятельной. Н.Р. очень ранима: если кто-то не так посмотрел, невнимательно выслушал ее, она долго не может успокоиться: отрицательные переживания преобладают в ее душе, она “застревает” на них и не может переключиться. Она постоянно рефлексирует, разбирается в себе и своих переживаниях, но это не приносит никакого облегчения. Н.Р. чувствует свою неестественность, зажатость и завидует открытым и непосредственным людям. И в отношениях с мужем нет радости, непосредственности — он тоже человек замкнутый, “запрограммированный”.

Н.Р. очень женственна, но манера ее поведения, мужская стрижка, спортивный стиль одежды идут наперекор этой женственности и уродуют ее. Сама она чувствует себя “маленькой девочкой”, и это отражается в неуверенных движениях и манере речи.

Была ли она желанным ребенком? Нет. Когда ей исполнилось 6 месяцев, мать отдала ее бабушке. “Когда я училась в 6-м классе, рассказывает Н. Р, — мама вышла замуж, и скоро родилась Зина. Это известие вызвало у меня истерику: наверное, потому, что рухнули мои надежды на близость с матерью. До 10-го класса я была нянькой: об этом времени вспоминаю с содроганием: мать требовала идеальной чистоты и порядка. Если я задерживалась в школе, она опаздывала на работу, и это вызывало ярость. Но страшнее было, когда целыми днями она не разговаривала со мной: от горя и отчаяния я готова была выброситься в окно. До сих пор во мне жива эта боль, и мне трудно с матерью. Когда я подхожу к ее дому, меня охватывает дрожь. Она не видит моего отношения, все объясняет плохим настроением. Сестра Зина откровенно ненавидит родителей, они жалуются и ищут у меня сочувствия. А я боюсь, как бы не выдать своего отношения к матери. Она же вполне довольна собой, одержима стремлением “делать добро”, но требует, чтобы это добро помнили и были ей благодарны. “Вы думаете, это все ваше?!” — возмущенно спрашивает она, обводя рукой комнату”.

Из рассказа Д.С. — мужа нашей собеседницы: “В семье жены женщины — бабушка и мать — очень властные и жестокие, у них тенденция — доминировать над мужьями. И жена моя не лишена этого, она вспыльчива, раздражительна, не скоро отходит, не исключает бойкот. Уже в двух поколениях - дрессировка мужчин, это — тупиковый путь...”

Н.Р. боится, что дочь чувствует ее несостоятельность, не любит ее. И опасения не лишены основания. Об отношении девочки к родителям лучше всего говорит ее рисунок “Моя семья” и комментарий к нему. Она тщательно и долго рисовала комнату, потом себя — в короне, потом — папу. “А корона сдвинулась набок, потому что я бежала на кухню маму наказать. За то, что она меня наказала. Потому что я дралась во дворе”. — “А мама веселая?” — “Нет, она грустная. Мама расстроилась, пошла спать, а я ей лекарство подлила, чтобы она заснула и нам не мешала с папой, а то она только мешает, кричит...”

По словам Н.Р. , они с мужем боятся, чтобы не “подавлять ребенка”, стараются не наказывать, мирно разрешать конфликты. Н.Р. много читает о воспитании детей, и ее сознательные установки и намерения даже слишком “правильны”. Но, как видно из характеристики мужа и беседы с ребенком, ее реальное поведение не соответствует сознательным принципам. Несмотря на выстраданное осуждение бойкота, она прибегает к этой форме воздействия по отношению к мужу, кричит на ребенка. Ее интеллектуальная жизнь и разумные установки идут вразрез с непосредственными переживаниями и реакциями, порой неуправляемыми. Если на сознательном уровне она отрицает и осуждает тип поведения своей матери, то реально она его воспроизводит по отношению к ребенку и к мужу. Этот же тип поведения намечается и у пятилетней девочки: она изображает себя в короне (символ власти, величия), она наказывает мать (место которой на кухне), устраняет ее из общения.

Мы видим, что уже в четвертом поколении — бабушка, мать Н.Р., она сама, ее дочь — проявляется один и тот же тип поведения женщины в семье— властность, жестокость, отчуждение. Есть заметная разница в его проявлении у самой Н.Р. и ее матери, считающей себя добрым, хорошим человеком, довольной собой и не подозревающей об отрицательном отношении к ней дочери. Но от того, что Н. Р. осознает тяжесть своего состояния, отношение к ней дочери, стремится быть доброй, неподавляюшей матерью, картина не меняется, а только усугубляется глубоким внутренним конфликтом: усвоив с детства тип поведения матери, ставший ее натурой, она не. может изменить его усилиями сознания и воли. Помочь ей на уровне сознания нельзя. Надо понять суть ее душевного состояния.