Мир до начала времен - [96]

Раскрывается люк – и оттуда, держа в руках чемоданчики с документами и личными вещами, скатываются двое, одетые как полярники на зимовке. Джек Харрисон оказался похож на более высушенную и закаленную версию одного знаменитого американского актера, в то время как Джино Молинари на итальянца (насмотрелись мы на них) походил весьма приблизительно. Но это только первое внешнее впечатление.

Съехавший по трапу первым встал на ноги, осмотрелся, затем подошел ко мне (видимо, потому, что я был одет не как все прочие, в одежды местного производства, а в свое, взятое из двадцать первого века) и сказал:

– Я командир этой ломовой телеги Джек Харрисон, подданный Великобритании, а это мой второй пилот Джино Молинари, гражданин Канады. Какие формальности мы должны пройти при прибытии на вашу территорию?

Вот это я понимаю – деловой англосаксонский подход, сухо и все слова по делу. Выслушав перевод от Александра Шмидта, я ответил:

– Я Сергей Петрович Грубин, глава местной гражданской власти. Никаких формальностей проходить не требуется. У нас еще слишком небольшое общество, чтобы мы могли позволить себе разводить ненужную бюрократию. Но сразу должен предупредить, что въезд в этот мир есть, а вот выезда нет. Все, кто сюда попал, остаются тут навсегда. А еще у нас очень строгие законы, и необязательностью их исполнения даже не пахнет. Этот мир такой большой и суровый, а нас так мало, что мы не можем позволить себе даже малейшей слабины.

После этих моих слов британец и канадец переглянулись.

– Скажите, мистер Грубин, – спросил Джек Харрисон, – вы с кем-то воюете? Облетая местность перед посадкой, мы видели пушки на позициях, что плохо соответствует образу мирного поселения.

– Мы воюем со всеми, кто приходит к нам с оружием в руках, но вас же это не касается, не правда ли? Поэтому если у вас при себе есть огнестрельное оружие, то лучше вам его сдать во избежание конфликта с законом. Я знаю, что в аварийном комплекте вашего самолета имелись пистолеты. Вооруженными у нас могут ходить только полноправные сограждане, приписанные к народному ополчению.

– Ну вот, я этого и боялся… – сказал Джек Харрисон и полез под полу своей куртки.

Но тут же он замер как вкопанный, потому что как по мановению волшебной палочки у меня за спиной материализовались Алохэ-Анна и Вауле-Валя с дробовиками наизготовку, а сбоку, в классической стойке для стрельбы с двух рук в пилотов Боинга из пистолета целилась Лис.

– Все делать медленно и печально, – сказала Алохэ-Анна, – пистолет не бросать на снег, а давать ручкой вперед мой муж.

Конечно, наши англосаксонские гости ничего не поняли, но Александр Шмидт им исправно перевел, после чего сначала один, потом другой медленно вытащили пистолеты и по очереди протянули их мне. Проверив, что оружие стоит на предохранителе, я сунул стволы в карманы своей куртки.

– И что, мы можем считать себя арестованными? – мрачно спросил Джек Харрисон, проделав эти манипуляции.

– Ни о каком аресте речь пока не идет, – ответил я. – Ведь вы же сдали свое оружие почти добровольно, пусть и под угрозой применения к вам вооруженного насилия. Если у нас дальше не будет никакого недопонимания, то мы воздержимся от того, чтобы считать вас врагами. А то о представителях вашей нации идет слава как о людях, соблюдающих только свои интересы.

– Я не понимаю, откуда такая подозрительность? – недоумевающе произнес британец. – Ведь вы же цивилизованный человек, и должны доверять таким же цивилизованным людям…

Когда Александр Шмидт перевел мне эти слова, то я рассмеялся чистым, ничем не замутненным смехом.

– Я не понимаю, что я сказал такого смешного? – смутившись, спросил Джек Харрисон. – Один цивилизованный человек всегда должен понять другого цивилизованного человека.

– И это вы мне говорите после всего того, что случилось в Европе в двадцатом веке? – спросил я. – Джек, да это же несерьезно – доверять людям, которые, договариваясь с тобой, уже ищут способ половчее воткнуть нож в спину. Мы с вами сможем договориться только в том случае, если вы поймете, что у вас тут нет никакого своего отдельного интереса, а есть только один коллективный интерес. Иначе в данных условиях, когда вокруг нас доисторический Каменный век, никакое цивилизованное общество существовать не сможет.

– Так, значит, про доисторическое прошлое – это и в самом деле правда? – спросил британец. – А я надеялся, что мы в далеком будущем, когда снова наступил ледниковый период и цивилизованное человечество, переселившись в Африку, оставило в Европе только отдельные форпосты.

– Нет, сейчас действительно Каменный век, сорок тысяч лет до нашего времени, – ответил я, – и мы тут пытаемся из того, что под рукой, построить цивилизацию до начала начал, а тот, кто затеял этот эксперимент, – я указал глазами на небо, – время от времени подкидывает нам разных бедолаг вроде вас, обреченных в своем времени на верную смерть. Иногда это дружественные гости – таких мы принимаем как потерпевших крушение, даем им стол и кров, а также обеспечиваем работой. А иногда это враги, которые приходят к нам с оружием в руках, и с ними мы воюем, а выживших и сдавшихся в плен пытаемся переделать в своих сограждан, ибо нет здесь другого цивилизованного народа, кроме нас. Это я и имел в виду, когда говорил, что у нас есть только один коллективный интерес на всех: выжить, оставить потомство, и не дать этому потомству в итоге впасть в дикость. И заодно мы тянем вверх местных, но не всех, а только тех, кто решил жить вместе с нами, разделяя наши цели и задачи. Таких мы считаем своими и делаем из них цивилизованных людей, ведь цивилизация и культура – это совсем не то, что передается по наследству.