Мир детей - [4]

Шрифт
Интервал

Гена замолчал, и вспомнив, добавил:

– Клещ, кстати, уже все, отвалился. Тоже шабутной. На одном месте долго не сидит. Хотя молодой, и руки не из задницы растут. Но, как говорится, умная голова, да дураку дана.

Послышался рев приближающейся машины.

– Едут, – сказал Гена, – счас увидишь остальных.

Здоровенный «Урал» с ревом и фырканьем въехал во двор. Промчался между штабелями и лихо прирулил к высокой горе дров. Из кабины вылезли мужики, и не спеша, двинулись к конторе.

– Дарова, Гентос, – сказал молодой парень. Рост чуть ниже среднего, светлые волосы. Глаза живые, пытливые. Во рту застыла усмешка.

– Здоров, – ответил Гена. – Ты уже все?

– Да, – кивнул парень. – Заберу бабло и гуд бай.

Он зашел в дом. Еще один мужик, с виду мой ровесник, молча сел на скамью, вытянул ноги. Третий остался стоять, на лице едва сдерживаемый ржач. Он обратился к Гене:

– Ну что, Ушатый, новенького на шею посадили?

– Леник, мало я тебе поленом всыпал? – Гена явно разозлился. – Хочешь добавки? Вали отсюда!

Леник заржал. Почесывая пузо, он сказал:

– Жрать охота. Пойду, посмотрю. Может, есть че похавать. – Леник, посмеиваясь, поперся в один из вагончиков.

– Скоро обед подвезут, а этому абы кишку набить, – возмущенно сказал Гена.

– Так, Клеща и Леника ты уже видел. Вот, знакомься, Шаман, – он повел рукой в сторону третьего. – Он тоже недавно, и тоже не местный. Жить будете в одной халупе, то бишь, нашей общаге.

– Серега, – обратился он к Шаману, – поможешь новенькому обустроиться? Имя ему позже придумаем.

Тот кивнул.

На крыльце появился Клещ. На лице довольная улыбка. Поднял руку с зажатыми деньгами, проорал:

– Хавайся в бульбу, речицкие! Иду на вы! Гена, не подбросишь? – добавил он гораздо тише.

– Скоро обед подвезут, там подъедешь. Пойдем, кстати, передашь кое-что в деревню.

Мы остались на скамейке с Сергеем одни. Буду называть его так. От кличек меня коробит, не так воспитан. Серега вскочил, подошел и протянул руку.

– Привет. Меня зовут Сергей, кличут Шаман. Без закидонов. Жить будем вместе, сработаемся.

– Вадим, – я пожал руку. Теперь я мог рассмотреть его более внимательно. Чуть выше меня ростом. Волосы темные, короткие. Худощавый. Уже немного подзагоревший. Лицо светлое, еще хранящее остатки юности, носит отпечаток пофигизма. Глаза цвета грозовых туч. Одет в спецовку, как все. Штаны заправлены в кирзачи. Рукавицы в заднем кармане.

– Сча порубаем, и вперед! Гентос тебе объяснил, где что? – спросил Сергей.

– В общих чертах. Чего это он так взбеленился, когда Леник подошел? Какая-то грызня?

– Да, что-то есть. Леник любит поиздеваться над Геной, а того это бесит. Слышал кличку, Ушатый? Это Леник ему придумал. Гена контуженный на одно ухо, практически не слышит. То же самое, что очкарика водолазом дразнить. Все, кроме Леника, зовут его по имени.

– А у Леника какая кликуха?

– Леник, просто Леник. Да ты глянь на него, другого не придумаешь.

Раздалось пронзительное бибикание, и во двор въехал скутер.

– Вот и обед, – сказал Сергей, повернувшись в сторону скутера.

На ум сразу пришла репродукция "Трех богатырей". Если отбросить Алешу Поповича и Добрыню Никитича, остальное точно передает великолепие открывшегося вида. На огромном скутере, самом большом, что я видел, восседает не менее могучая деревенская баба. Настоящая, которая и в избу, и слона. Длинная юбка, ватник, сапоги. Даже платок на голове падает словно кольчуга. На руле болтается накрытое крышкой ведро, непривычно маленькое на фоне скутера.

Женщина слезла, поставила скутер на подножку. Взяла ведро, и направилась к нам. Из вагончика выбежал Леник. В одной руке миска, в другой – ложка.

– Павловна, а что у нас сегодня на обед? – Леник, словно кот, крутился вокруг седовласой женщины.

– Не лезь под руку, кыш, паразит, – шутливо отогнала его Павловна. – Щи. И солоники с поджаркой на второе.

Томный вздох вырвался у Леника из груди. Павловна поставила ведро на скамью и открыла крышку. Пахло на редкость аппетитно. Сергей принес две алюминиевые миски и пару ложек. Один комплект протянул мне:

– На, держи. Теперь твое. Каждый моет за собой сам, а значит, вылизывает дочиста.

Бабуля разлила по мискам суп, постелила рядом газету, сверху положила хлеб и порезанную головку цыбули.

– Ешьте, кто быстрее съест, тому больше шкварочков.

Леник заработал ложкой еще усерднее.

На второе, как Павловна и обещала, были солоники – цельная вареная картошка. Каждому досталось по пяток бульбин. Сверху Павловна полила жиром и выложила по несколько кусков жареной свинины. Ленику, как победителю, на пару кусочков больше. Отчего тот ходил с гордым видом, выпятив грудь. Клещ кушал вместе со всеми. Было очень вкусно, с обедом расправились в считанные минуты.

Павловна собрала остатки хлеба, завернула в газету. Поставила пустую кастрюлю в нишу для шлема, а изрядно опустевшее ведро снова повесила на руль. Клещ подошел, когда она собиралась трогаться.

– Матрона Павловна, подкиньте до деревни. Пожалуйста!

Она смерила его взглядом и сказала:

– Черт с тобой, садись.

Они помчались в сторону деревни, поднимая столпы пыли. Клещ за ней казался подростком. Мы смотрели, как они исчезают вдали. Сергей поднялся, держа свою миску, позвал меня за собой. За конторой находился пожарный стенд. Лопата, бугор, топор. Все покрашено в красный цвет, рядом пристегнут огнетушитель. На ночь стенд закрывается дверцей на замок. Сам замок мелкий, китайский, что бы в случае чего быстро сбить. Рядом со стендом куча песка в треугольной ограде, тоже покрашенной в красный.


Рекомендуем почитать
Верхом на звезде

Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.


Двадцать веселых рассказов и один грустный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сон в начале века

УДК 82-1/9 (31)ББК 84С11С 78Художник Леонид ЛюскинСтахов Дмитрий ЯковлевичСон в начале века : Роман, рассказы /Дмитрий Стахов. — «Олита», 2004. — 320 с.Рассказы и роман «История страданий бедолаги, или Семь путешествий Половинкина» (номинировался на премию «Русский бестселлер» в 2001 году), составляющие книгу «Сон в начале века», наполнены безудержным, безалаберным, сумасшедшим весельем. Весельем на фоне нарастающего абсурда, безумных сюжетных поворотов. Блестящий язык автора, обращение к фольклору — позволяют объемно изобразить сегодняшнюю жизнь...ISBN 5-98040-035-4© ЗАО «Олита»© Д.


K-Pop. Love Story. На виду у миллионов

Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осуществить свою мечту. Судьба это или случайность, но за кулисами она становится невольным свидетелем ссоры между лидером ее любимой K-pop группы и их менеджером, которые бурно обсуждают шумиху вокруг личной жизни артиста. Разъяренный менеджер замечает девушку, и у него сразу же возникает идея, как успокоить фанатов и журналистов: нужно лишь разыграть любовь между Элис и айдолом миллионов. Но примет ли она это провокационное предложение, способное изменить ее жизнь? Догадаются ли все вокруг, что история невероятной любви – это виртуозная игра?


Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.