Мир детей - [29]

– Что?

– Душу, как что, – ответил Сергей, – но об этом в другой раз. Сейчас я о другом. Раздражение, гнев, ярость – это грехи. Очень липкие. И избавится от них, особенно в момент конфликта, ох как трудно. Одна из эффективных методик, которые я встречал – представить себя доктором в психушке. Больные могут чудить, что хотят, но доктор понимает, что это просто больные люди, и не обижается. Методика эффективная, но контрпродуктивная. Чтобы она работала, нужно вживаться в роль по-настоящему. А значит, ставить себя выше других. Это несет в себе негативный посыл, и, в конце концов, ударит по тебе самому.

Я же пользуюсь тем, что мы все-таки дети бога. Его дети, понимаешь? Мы были и остаемся детьми. Неважно, что взрослеем. Просто меняются игры, вот и все. Отбрось бетонную скорлупу, которой защищает себя взрослый человек – и он будет вести себя как малое дитя. Этот мир – мир детей. Поэтому, когда кто-то начинает раздражать меня, я вспоминаю, что он или она когда-то были детьми. Маленькими наивными мальчиками или девочками, лезущими на ручки. Ну, как можно злиться на этих карапузов? И я не ставлю себя выше их. Я такой же, как они. Советую и тебе обзавестись данной практикой. Очень облегчает жизнь. Только нужно чувствовать все по-настоящему. То есть, нужно немножко потренироваться видеть людей в таком свете.

Погружаясь в объятия Морфея, я вдруг подумал, что Серега в утрешней лекции не коснулся главного – какая же все-таки цель у детей бога. Для чего мы здесь? Нужно будет спросить, – пронеслась мысль, и я уснул.

Глава 5.

Глава 5.

Утром мы, как обычно, пришли на мол. Гардей встретил нас.

– Итак, сегодня на повестке дня, – сказал он. – Вы двое поедете с Геной. Отвезете четыре куба шалевки в Ровенскую Слободу. Я обещался тамошнему председателю отдать по бартеру. Взамен возьмете мясо и подсолнечное масло. Возьмете с собой Леника, поможет с разгрузкой.

– А что с делянкой? – спросил я.

– Завтра на делянку. Сейчас дуйте в Слободу, Сивый и Валет постоят на пиле.

– Сколько чего брать?

– Сколько дадут. Гена в курсе, где и что брать, – отчеканил Гардей, давая знать, что разговор окончен.

Мы наши Гену возле нашего старенького «ГАЗона». Доски уже загружены. Гена кивнул нам, подошел. Глаза красные, усталые. Неужели забухал? Надеюсь нет, кодированный. Как он сам не раз заявлял: «И не тянет совсем».

– Что, Гентос, всю ночь овец в колхозе крал? – пошутил Сергей. Похоже, он тоже заметил.

– Да манал я его в баню, – сквозь зубы возмутился Ушатый. – Полночи не мог заснуть.

Он смачно сплюнул. – Собака брехал, как бешенный, а у меня трактор разобранный во дворе стоит.

Гена зевнул, снял куртку и закинул в кабину.

– Ну что, погнали? – полуутвердительно спросил он. – Раньше сядем, раньше выйдем.

– А где Леник?

– Хер его знает. Поссать пошел. Или воды хлебнуть. Вчера вечером налакался, сволочь, с утра уже, небось, целый чайник воды высосал.

Гена хлопнул по двери.

– Трое в кабину, один в кузов, – сказал он.

– Я полезу, – ответил Сергей.

Из конторы появился Леник. Махнул рукой, прокричал что-то невнятное, затем снова исчез. Через несколько минут он выскочил и побежал к нам, заправляясь на ходу.

– Где тя носит, а? – устроил ему выволочку Гена, – ты, че блин, весь день в сортире просидеть собрался?

– Иди в жопу, – беззлобно ответил Леник и полез в кабину.

Всю дорогу Леник развлекал нас байками. Гена помалкивал. Я клевал носом, практически не слушая того, что Леник несет. Что ему абсолютно не мешало.

– Слышь, – сказал он, в который раз дернув меня за рукав, – ну я ей и говорю…

Дальше все слилось в один мерный гул, и я снова погрузился в сон.

Проснувшись в очередной раз, я посмотрел в заднее стекло. Серега лежал в кузове, положив руки за голову и закинув ногу за ногу. Он смотрел в небо. Казалось, его ничто не заботит. Леник, тем временем продолжал разглагольствовать:

– Так вот, слышь, покупает она ему новые туфли. Белые, прикинь? Ну на хрена?.. Смотри, говорит, не пропей. А то в жизни больше ничего не куплю. Недели не прошло, этот чертяра снова за свое. Всю ночь бухал. Утром глаза продирает – нету. Нигде нету. Япона мать, думает, пропил.

Леник снова дернул меня за рукав.

– Ммм… – промычал я, чтобы отвязался. Леник продолжал:

– Короче, смотрит, дочки нет. На работе она. Он быстро выгреб все бабло из заначки, и прямо в тапках бегом на поезд, на Гомель. Туда-сюда, по магазинам. В общем, купил почти такие же туфлоны, тоже белые, мать их за ногу.

Успел в хату заскочить раньше ее. Кидает это белое дерьмо в прихожей, а сам шмыг под одеяло, типа, дрыхнет.

Дочь пришла, ходит туда-сюда, потом говорит сама себе: "Опять где-то шлялся, старый пень. Я уже и туфли в шкаф прибрала. Все равно нашел. Вот что с ним делать?.."

Леника душил смех:

– Валерьян подрывается к шкафу – точняк. Стоят в дальнем углу. Во, попал! Всю заначку коту под хвост. Сколько бухла пропало! Но, зато теперь ходит в белых туфлях, как фраер. Две пары, епта!

Он заржал во все горло. Я лишь покачал головой. Как говорит Серега, это мир детей. Просто мир детей.

– Скоро приедем, – произнес Гена.

В городок мы прибыли часам к одиннадцати. Пришлось покрутиться, пока нас, наконец, не отправили в нужное место на разгрузку. Там нас встретила кладовщица, Ильинична, дородная тетка. Шлепки на босу ногу, джинсовая юбка, и черный цеховой халат на плечах. Густые, темные с проседью волосы завязаны в косу. Складская пыль въелась, издали окрашивая их в серый цвет. Она показала сарай, куда складывать доски и удалилась.