Мир чудес - [29]

Очень быстро из совершенно невинного маленького мальчика я превратился в крайне искушенного маленького мальчика. Многого я набрался во время переездов на поезде из городка в городок, поскольку наш вагон служил для меня кладезем и познавательного опыта, и, безусловно, необыкновенных личных впечатлений. Я располагался на верхней торцовой полке в некотором удалении от Виллара, чье важное место в балагане обеспечивало ему нижнюю полку в той части вагона, где тряска и толчки были не так чувствительны. Я узнал о том, кто возит с собой спиртное[38] и кто готов им поделиться, а кто держит его только для себя. Я знал, что ни Джо, ни Эм Дарк не пьют, потому что для метателя ножей пристрастие к выпивке было бы губительным. Но Дарки тем не менее были молоды и полны сил, и иногда звуки, доносившиеся из их купе, вызывали язвительный комментарий других Талантов. Я помню, как-то раз вечером Хайни, который делил свою бутылку с Ранго, подучил того отодвинуть занавеску на верхней полке в купе Дарков. Эм вскрикнула, а Джо схватил Ранго и с такой силой швырнул его вниз, в проход, что тот жалобно заверещал. Хайни предложил Джо драться, и тот, в чем мать родила и очень злой, загнал Хайни назад в его купе, где и отмутузил. Потребовался целый час, чтобы успокоить Ранго. Хайни уверял нас, что Ранго привык к любви и не выносит грубого обращения. Пришлось дать Ранго два больших глотка неразбавленного виски, и только тогда он уснул. Но, пока суд да дело, я успел хорошенько разглядеть голую Эм Дарк, и, уж поверьте мне, она ничуть не была похожа на Счастливую Ганну. Сначала от этого потока информации в голове у меня был полный разброд, но не прошло и месяца, как все стало складываться в цельную картину.

Каждую субботу, под вечер, в нашем «пульмане» происходило событие немалой важности — купание Ганны. Она все надеялась выкупаться, не привлекая всеобщего внимания, но, конечно, не тут-то было. Сперва по коридору проносилась Гас с большим куском брезента в руках и кипой полотенец. Следом за нею, переваливаясь, как утка, дефилировала Ганна в рыжеватом чепце и красном халате. Она была слишком велика и потому ввалиться в чье-нибудь купе не могла, но иногда на повороте поезда чуть ли не срывала зеленые занавески. Мы все знали, что происходит в дамской комнате. Гас расстилала там брезент, Ганна становилась на него, нависая над раковиной, а Гас протирала ее большой губкой. Этим деянием христианского милосердия она заслужила себе прозвище Слонопротирщица, правда, называли ее так за глаза. Немало времени уходило на то, чтобы высушить Ганну — до многих своих мест сама она не могла дотянуться, и Гас протирала ее полотенцем, с шипением выпуская воздух между зубами, будто грум, успокаивающий нервную лошадь.

Иногда Чарли, Хайни и Виллар проводили время за покером, а если в это время Гас мыла Ганну, они напевали псалом «омой меня, и буду белее снега».[39] Если же они были навеселе, то предпочитали другую версию:

Омой меня в водичке,

В которой мыла беби,

И буду я белее

Побелки на стене.

Ганну это приводило в бешенство, и по пути назад она изливала на шутников поток отборных библейских предостережений. Ей было что сказать из Первого послания Петра о нечистотах, похотях, пьянстве, излишестве в пище и питии, азартных играх и нелепом идолослужении. Но она не гнушалась подтасовки: на самом деле об азартных играх там не было ни слова.[40] Она добавляла это собственного удовольствия ради. Я знал это и вскоре открыл для себя, что в лице Ганны впервые в своей жизни столкнулся с лицемером. В жизни мальчика первое столкновение с лицемерием является (или должно являться) событием более важным, чем первые проявления половой зрелости. Когда Гас укладывала Ганну на специальную нижнюю полку (полка была усилена снизу несколькими штакетинами), Ганна от бешенства была раскалена настолько, что тут же засыпала и начинала храпеть, чуть ли не заглушая шум поезда.

Очень скоро я обнаружил, что жизнь в «Мире чудес» для Талантов — тоска смертная (ни я, ни сонм других обитателей провинциальных городков даже и представить себе такого не могли). Такова незаживающая язва бродячего актерского житья-бытья — оно невыносимо скучно.

Вы только подумайте. Мы давали десять полных представлений в день. У нас был обеденный час в середине дня и еще один свободный час между шестью и семью. Других перерывов не было. В среднем мы играли по пять дней в неделю, а это — пятьдесят представлений. Сезон мы начинали как можно раньше, правда, расшевелить зрителя до середины мая все равно не удавалось. Но зато потом до конца октября мы на месте не сидели — давали представления всюду и везде. Скоро я перестал интересоваться названиями городков, куда мы заезжали, и, как и Виллар, называл их все Тыквенными центрами. Неудивительно, что Таланты скучали. Неудивительно, что, когда вы слушали речи Чарли, у вас возникало впечатление, что думает он о чем-то другом.

Из всех не скучал только профессор Спенсер. Он был порядочный человек и не мог предаваться скуке, поскольку его физический недостаток требовал от него постоянных импровизаций в повседневной жизни. Например, ему нужна была помощь, когда он ходил в донникер, и большинство из нас не отказывали ему, но если бы он всегда не был веселым и чистым, то и охотников бы не нашлось. Он предложил давать мне уроки, потому что, по его словам, стыдно было бросать учебу в моем возрасте. Он учил меня письму и арифметике и очень много — географии. Ему единственному из всех нас необходимо было знать, где мы находимся, каково население городка, как зовут мэра и все другие подробности, которые он записывал на доске, — это было частью его номера. Он был мне хорошим другом, этот профессор Спенсер. Кстати, именно он убедил Виллара учить меня магии.