Мир чудес - [114]

Мы направились назад к служебному входу, и знаменитый актер-рыцарь, выйдя на улицу, прыгнул на заднее сиденье лимузина к сэру Джону и начал что-то взволнованно говорить. Чего бы я только ни отдал, чтобы услышать, что было сказано, но до меня на водительском сиденье доносились только обрывки фраз. «Ужасная неразбериха… представить невозможно, что означает организация подобного мероприятия… да ни у кого и в мыслях не было оскорбить такого великого деятеля театра и последователя Ирвинга… но когда Знаменитый Поэт отверг предложение, всякая связь, казалось, прервалась… больше никаких известий… нет, никаких сообщений в течение последней недели не поступало, иначе они непременно внесли бы изменения в программу… но дела обстоят именно так… огромное сопротивление… будьте снисходительны… выражаю свое глубочайшее сожаление, но, как вам известно, я могу говорить только за себя и в такое позднее время не вправе принимать решения единолично…»

И все в таком роде. Знаменитый актер-рыцарь сильно потел, и в зеркале с водительского сиденья я видел, что его огорчение искренно, но не менее искренна и его решимость стоять на своем. Эти двое являли собой весьма примечательное зрелище. Вы бы, Гарри, сделали из этого конфетку: пылкий молодой актер и старый — в благородной седине своей исключительности. Обыкновенная человеческая оплошность благодаря им становилась искусством. На лице сэра Джона было мрачное выражение, но наконец он выпростал руку, похлопал по коленке в гамлетовском трико и сказал: «Не скажу, что я понимаю, потому что не понимаю. Итак, ничего сделать нельзя, э? Чертовски неловкое положение для нас обоих, кн? Но пожалуй, я бы сказал, что для меня больше, чем просто неловкое». И тогда Гамлет, радуясь, что его пытка закончилась, улыбнулся своей знаменитой улыбкой, излучающей душевное обаяние, и сделал красивый жест: он взял протянутую ему для рукопожатия руку сэра Джона и поднес к своим губам. При сложившихся обстоятельствах лучшего и придумать было нельзя.

Потом я отвез сэра Джона назад в Ричмонд, и поверьте мне, это был долгий путь. Я не решался смотреть в зеркало, но пару раз все же взглянул, и оба раза по щекам старика катились слезы. Когда мы приехали, я, помогая ему зайти в дом, почувствовал, как тяжело повис он на моей руке. Мне было невыносимо оставаться там и слушать, что он будет говорить Миледи. Да и им не хотелось, чтобы я оставался.

Так вот вы, Роли, нанесли ему удар в спину. И не возражайте. Когда привратник показывал мне список участвующих в концерте, я увидел, что подписан он вами от имени знаменитого актера-рыцаря. Вы просто не дали хода тому телефонному звонку. Жаль, что вас не было поблизости и вы не видели сцену в лимузине.

Магнус замолчал, а никто другой, казалось, не хотел нарушать тишину. Инджестри вроде бы задумался на какое-то время, а потом заговорил.

— Не вижу никаких причин открещиваться от того, что вы рассказали. Только я думаю, что вы выставили все это в абсолютно нелепом свете, хотя факты изложили верно. Все правильно, в этом организационном комитете я отвечал за все. Я в это время самым серьезным образом пытался заработать себе репутацию в театре и не мог упустить такой замечательный шанс. Входившие в комитет звезды сваливали всю черновую работу на меня, но другого и ждать было нельзя. Я не жалуюсь. Но если вы думаете, что там, кроме непомерных амбиций сэра Джона Тресайза, не было никаких других, то вы ошибаетесь. Я целыми месяцами вел изматывающие переговоры, а поскольку никакой платы за выступления не предусматривалось, то с доброй сотней кандидатов мне приходилось разговаривать так, будто все они звезды.

Да, я разговаривал по телефону с сэром Джоном Тресайзом, но это случилось как раз в тот момент, когда я был в полном цейтноте. Да, я оставил этот звонок без последствий: к этому времени мне уже дали программу на тот кошмарный вечер, и мы должны были ее придерживаться, потому что иначе все это сшитое наспех из отдельных кусков полотно расползалось по швам. Вы видели, как расстроился один старик. Я видел, как расстроились, по меньшей мере, двадцать. Всю жизнь мне приходится что-нибудь организовывать, потому что такое уж вот я редкое существо: художник с недюжинными организаторскими способностями. И вот один из уроков, который я усвоил: нельзя давать волю жалости, потому что как только ты это себе позволишь, тебе на шею тут же усядутся десятки людей, которые проявления жалости считают слабостью. Они уведут вас с избранного вами пути, нимало не заботясь о том, чем это вам грозит. Вы, Магнус, говорили нам, что поступили в обучение к эгоизму. Так оно и было. И вы досконально изучили правила игры. Но мне нужно было учиться иметь дело с людьми вроде вас и при этом не становиться вашим рабом. Именно это я и делал. Мне жаль, если старик Тресайз пережил неприятные минуты, но, судя по тому, что вы нам рассказали, виноват в этом был только он сам. Я думаю, все со мной в этом согласятся.

— Нет, я не готов с вами согласиться, — сказал Линд. — В вашей великолепной истории есть один изъян: вы не сообщили об этом звонке своему боссу. Уж конечно, окончательное решение должен был принимать он.