Мир Чаши. Дочь алхимика - [9]

Женщины ушли, и Жозефина, спросив у Капрала разрешения, склонилась к Солдату, чью шею обнимал ошейник из толстой кожи в гербовых накладках дома — парные крылья по самому ошейнику и пряжка в виде головы единорога; кстати, весьма мощный сложносоставной талисман — защита, обнаружение, атака. Заглянула в умные песьи глаза под бархатными веками, погладила обрубки ушей, почесала холку, зарываясь пальцами в длинную жесткую, белую с подпалинами шерсть. Пес ростом по бедро взрослому мужчине вилял роскошным хвостом и ластился, словно щенок, притом очень осторожно, чтобы ненароком не сшибить с ног молодую госпожу, а потом и вовсе уткнулся лбом ей, вставшей на колени, в грудь — и лоб этот был ненамного уже плеч девушки. Ум, светившийся в глазах зверя, мощь оплетающих тело мышц и верность хозяевам воспитывались поколениями на ее глазах — она могла бы поклясться, что маленькой девочкой играла с его матерью, а та точно так же ее привечала, позволяя довольно болезненно тянуть за остатки ушей и катая по двору на широкой, как лавка, спине. С сожалением оторвавшись от Солдата, Жозефина поднялась на ноги, в последний раз коснулась песьей морды и отпустила Капрала нести службу, а сама вместе с Мартином отправилась в самое загадочное место дома — лабораторию отца, почти заброшенную после его гибели.

Зайдя в заднее крыло, Мартин засветил фонарь — вместо привычного огня свет давал магический «светлячок».

— Туда давно никто не ходил, госпожа, — говорил Мартин, пробираясь по тропинкам меж груд хлама. — Как они узнали, что ваш папенька умер, так сюда пришли люди от алхимиков — ей-ей, зашли десять, а вышли шестеро, троих под простынями вынесли и еще одного покалеченного. Вывозили все телегами, особо не разбирались. Шум там был, треск, крики, жуть всякая. — Он остановился у дверей и передал фонарь хозяйке. — Вы не серчайте, не пойду я туда, злое место…

— Разумеется, — кивнула Жозефина. — Я вас позову, благодарю. — Открыв дверь любезно указанным Мартином ключом, она взяла фонарь и вошла. Старый слуга поспешил уйти на первый этаж, подальше от жуткой комнаты.

Лаборатория была весьма просторной — не менее чем десять на пятнадцать шагов и дышала затхлой пустотой разоренного и позабытого места. Длинные полки для книг напротив входа, стол с ящиками в правом углу и потертое кожаное кресло — вот и все, что здесь осталось из всей обстановки. На книжных полках, покрытых толстым слоем пыли, сиротливо валялась пара томов, и магии в них не было никакой; один был весьма нудный — «Жизнь, дела и посмертие Корнуолиса Безымянного», второй красовался изящной надписью «Эльфийские древности». «Древности» Жозефина без опаски взяла, решив почитать на досуге — интересно, когда он будет, тот досуг?.. — а в «Жизни и делах…» обнаружился тайник. Он все еще излучал остаточную магию, но, что бы там ни лежало, это оттуда забрали. Уголок еще одной книги выглядывал с самой верхней полки; деревянная лесенка, ездящая вдоль полок, скрипнула, но легкое девичье тело выдержала.

Книга, переплетенная в шершавую кожу и окованная черным металлом, с неизвестными графемами на обложке, была очень древней — и очень странной: во-первых, к специальной петле на ее оковке тянулась цепь, созданная из алхимически сплавленных между собой серебра и стали; а во-вторых, на ней, пролежавшей десяток лет в закрытой комнате, не было пыли.

Ни крупинки.

Книга открылась, лишь повинуясь прикосновению наследного отцовского перстня. Тихо зашуршали под пальцами листы — то ли пергамент, то ли еще более древний материал; графемы внутри все же не были вовсе незнакомыми: начертанные на дне шкатулки знаки явно принадлежали тому же алфавиту, которым была написана эта книга. То же самое сочетание не встречалось нигде, но сами знаки в составе слов — сколько угодно. Часть страниц была пуста, часть — забрызгана то ли кровью, то ли иными жидкостями телесного происхождения; в любом случае делиться своими загадками с юной целительницей книга не собиралась. Жозефина переложила ее пониже — так, чтобы можно было достать без лестницы, на случай, если появится возможность получить ответ, и легким движением услала лесенку в дальний конец полок.

Следующим был стол — потемневшее от времени, местами обожженное или окрасившееся дерево, слева четыре ящика, закрытых явно в большой спешке; в ящиках лежала канцелярская мелочь — листы и свитки бумаги, разномастные свечи, перья, пузырьки разноцветных чернил, ножи для бумаг, парочка пресс-папье, которую посланные Гильдией алхимиков люди выгребать не стали: и без того цена пребывания здесь была слишком высока, и никто не хотел тратить на это драгоценные минуты. Под столом на пыльном полу лежала столь же пыльная, истлевшая до костей кисть руки — судя по концам костей, не в меру загребущую ручонку откусил ящик, хранивший секреты своего хозяина и после его смерти. Только сейчас Жозефина стала замечать следы борьбы: лаборатория отчаянно сопротивлялась бесцеремонному вторжению грубых невежд, пусть и обвешанных множеством талисманов. На толстых досках стен и пола даже под пылью угадывались глубокие борозды — как будто кто-то (или что-то) цеплялся, пока его тащили; хватало и выжженных пятен, одно из них было на стене недалеко от двери и имело очертания человеческой фигуры; кое-где будто плеснули кислотой. Жозефина покачала головой — качнулись крупные кудри локонов — и прошлась по комнате, ища не замеченное ранее.