Мир без милосердия - [30]

В мягких утренних туманах лежала до самого снега изумрудная трава. Пока мог видеть глаз, с холма на холм карабкались зеленые квадраты наделов, и трудно было найти границу между приусадебным газоном и полем, между площадкой для гольфа и великолепным выпасом.

Осенью тощие кроны некогда пышноголовых деревьев не застилают панораму и делают весь край как бы полупрозрачным, нарисованным нежной акварелью.

Словно сошедшими со старинных картин кажутся и внезапно выныривающие из боковых аллей всадники, и бесшумно перебегающие дорогу под самыми колесами фазаны, и с огненным взмахом хвоста рыжая лисица.

Пока Рандольф заправлял машину горючим на маленькой колонке, Роуз купил в магазинчике напротив полдюжины пива, две бутылки французского вина и флакон виски. После остановки за руль сел Мейсл-младший. До поворота оставалось немного, а он лучше знал дорогу. Когда подъезжали к яхт-клубу, Роуз про себя подумал: «А паршивец водит машину смелее меня! В нем больше рискованности, больше шика, чего никогда мне не хватало...»

Они не успели поставить машину на стоянку, как подбежал служащий в голубой форме. Рандольф назвал фамилию и сказал, что он звонил сегодня утром.

— Да-да, пожалуйста, мистер Мейсл. Только вот беда — вы запоздали. Отлив в разгаре. Выйти в море нелегко.

— Выберемся, — самоуверенно заявил Рандольф, разглядывая вереницы яхт.

Многие из них, похуже и подешевле, стояли не у причалов, а у самого берега. Стояли в полном смысле этого слова. Вода — словно какой-то сказочный гигант одним глотком осушил половину морской губы, ушла, обнажив на всем протяжении залива грязные полосы ила. Они тянулись извилистой линией разной ширины, в зависимости от крутизны дна.

Яхта Мейслов, средний морской круизор с громким названием «Нефертити», остался на плаву, лишь слегка осев с кормы.

Странное дело, Дональду нередко приходилось ступать на палубу яхты, но он всегда испытывал непонятное волнение. Его, словно перед выходом на поле в день ответственного матча, била легкая дрожь. Он никогда не грезил романтикой моря, но всякий раз при виде белоснежных крыльев-парусов, прислушиваясь к шуршанию волн в полной тишине морского простора; он возбуждался, как мальчишка-болельщик при виде футбольного мяча.

— А ты умеешь обращаться с этакой штуковиной? — спросил Дональд, когда восхищенная Барбара унесла в каюту продукты.

— Подумаешь, премудрость! — спокойно и на всякий случай тихо, чтобы не было слышно в каюте, произнес Рандольф. Но потом совесть в нем заговорила, и он добавил смущенно: — По правде говоря, не очень. Мы с отцом ходили несколько раз. Отец показывал...

«Морские волки» из них были и впрямь никудышные. Только с помощью рабочих клуба удалось поставить паруса. Благо некому было посмеяться. Все, кто собирался походить под парусом, уже давно ушли в море. Так, в одиночестве, и это было как нельзя кстати, они двинулись, лавируя по узкому от обмеления фарватеру, вспоминая указания старого клубного лоцмана.

Яхта медленно катилась под слабым ветром. Во время каждого неловкого поворота и смены галсов зловеще скребла килем по дну, грозя остановкой, и остановкой надолго. Посоветовавшись, решили убрать паруса и запустить мотор. Двигатель завелся сразу, и под привычной механической тягой Рандольф увереннее повел яхту по фарватеру.

Все же перед самым выходом из узкой губы сели на мель. Пришлось раз десять дружной тройкой перебегать с борта на борт, раскачивая судно, в то время как надрывно завывавший двигатель толчками гнал яхту к чистой воде. Наконец выбрались в залив. Берега губы внезапно развалились надвое, открыв необъятный морской простор, кишащий чайками и серебристыми бликами мелких волн.

Паруса снова стали на место и, оглушительно хлопнув несколько раз, вобрали в себя ветер. Смолк мотор. Непривычная тишина резанула ухо. И только ласковое хлюпанье волны о нос нарушало ее.

Переодевшись в просторной каюте с миниатюрной кухней, столиком и двумя диванами, Дональд вновь поднялся наверх и, устроившись на высоком креслице, взялся за штурвал.

— А где постели?

— В носовом и кормовом отсеках. Две постели впереди и две сзади. В каюте тоже можно устроить пару человек.

— Весьма рационально.

Барбара, сославшись на прохладу и желание одеться потеплее, сошла вниз. Вслед за ней нырнул в каюту Рандольф. Роуз остался наверху один. Поглядывая на паруса и шелковые ленточки указателей направления ветра, он медленно перебирал штурвал. При каждом неверном маневре Роуз ощущал, как никли паруса, яхта теряла ход, будто врезалась в более плотные слои воды.

«Нельзя сказать, что этот тузик очень ходкий. Хотя совместить великолепные ходовые качества и такой комфорт можно только на катамаранах».

Встав с креслица, он пересел на борт и, поддерживая штурвальное колесо ногой, откинулся к воде.

Он упивался свежестью морского воздуха, его терпким соленым привкусом, непривычным для легких городского жителя.

Внезапно ему в голову пришла шальная мысль. Он резко выбрал штурвальное колесо и, повернув яхту боком к ветру, почти положил ее на волну.

Он представил себе, как испугаются и выскочат из каюты Барбара и Мейсл, и решил заглянуть внутрь, увидеть их испуганные лица. Когда он приоткрыл дверцу, ему показалось, что Рандольф и Барбара шарахнулись друг от друга слишком стремительно. Но глаза Роуза не сразу привыкли к темноте каюты с опущенными для прохлады шторами. И он так и не понял, вернувшись к штурвалу, впрямь ли они целовались или ему только показалось.