Мир без лица. Книга 2 - [36]

— Опять ты уходишь. — Раздосадованный и помятый Морк берет меня за плечо. — Все время, пока мы здесь, ты думаешь и думаешь о чем-то, а мне ничего не рассказываешь…

Ну вот, нашел время для беседы по душам. Я беру Морка за руку:

— Подожди. Я все скажу, только подожди еще немного…

— Вы, фоморские принцессы, умнее нас, простых вояк, где уж нам понять вас, — бурчит он. Я не вижу его лица, но по голосу слышу, что Морк улыбается.

Бой окончен. Мулиартех сжимает в объятьях тело Синьоры Уия, словно боа-констриктор, поймавший кролика. Откинув голову назад, Мулиартех приподнимает веко всегда закрытого глаза…

— Не надо! — кричу я, бросаясь наперерез Мертвящему Глазу Балора. — Не убивай ее, не надо!

Разумеется, во мне нет ни капли жалости. Грешная Синьора Уия нужна нам, нужна для смутных целей и едва обрисованных планов, которые еще предстоит осознать и исполнить.

— Пус-сти меня, Иеманжа-а… — тяжко стонет Синьора. — Пус-сти-и… Ты победила…

— Я всегда побеждаю, — с мрачным удовлетворением отвечает Мулиартех. — Даже сидя в подводных гротах, я вижу и слышу все происходящее в мире. И власть моя огромна, потому что я никому ее не навязываю.

О чем это она? И она ли это? Может, в бабулю тоже вселился дух? Непохоже. Наверное, Мулиартех говорит от имени бездны, от имени мировых вод, вмещающих и Иеманжу, и Амар, и Лира, и всех нас, богов и не-богов, порожденных морем.

Морской змей отшвыривает Синьору на подушки, сбившиеся в ком в дальнем углу. Ничего. Пусть набьет пару синяков и шишек, авось закается враждовать с тем, кто не ищет власти над миром.

Мулиартех с чувством выполненного долга возвращается в человеческое тело. Все взгляды устремлены на нее. Но я — я смотрю на Синьору. И вижу, как в ее глазах мелькает торжество. Чему это она радуется?

— Гвиллион, закрой Марка! — бросаю я духу огня. Со скоростью вулканической бомбы сын Муспельхейма проносится через комнату — и в его грудь ударяет золотая молния. Ударяет — и вдребезги разбивается о камень.

— Тебе не победить нас, Помба Жира! — угрюмо заявляет Фрель. — Твоя игра окончена.

— Смотря для кого, — в голосе Синьоры слышится злорадство. — Смотря для кого, миленький. Он мой! — и она тычет пальцем туда, где за спиной Гвиллиона скрывается Марк, безучастный и беспамятный. — Я изгнала из него демона, укравшего его глаза. А взамен я получила его душу!

— Чью душу? — ухмыляется Гвиллион. — Душу этого парня? Или душу Доброго Бога?

Синьора Уия замирает. В зрачках ее точно счетчик крутится.

— Огун, — осторожно произносит она, — мы с тобой всегда были друзьями. Зачем ты лжешь мне?

— Ты сама себе лжешь, — вздыхает Гвиллион, он же Огун, божество огня, металла, войны — всего, что так замечательно сочетается с похотью и продажной любовью. — Посмотри на меня: где ты видишь обман? Этот человек несет в себе силу творца. Он, как Доброму Богу и положено, подарил нам целую вселенную, не вмешивался в наши свары, понадеялся на разум своих детей… А мы? Оправдали мы его доверие? Сохранили чистую гармонию людей и духов? Черта с два!!! — Телесная оболочка Гвиллиона, серая каменная корка, начинает плавиться от гнева. — Мы не уследили за демоном, исказившим замысел Доброго Бога. Мы отдали его народ на съедение твари, ненавидящей живые души, — и она испохабила все побережье. Она загадила даже море — Иеманжа больше не выходит на берег в лунные ночи. Души людей превращаются в зомби еще в материнских утробах. Город, созданный Добрым Богом, торгует селитрой — а ты знаешь, что такое селитра, глупая ты женщина? Это соль, проступающая на дерьме!!! Демон превращает бесценный дар Бога в болото дерьма, а ты сидишь на куче соли и планируешь отправить выродившееся человеческое племя в преисподнюю, чтобы выслужиться перед древними богинями ада! Стать при них… кем? Хозяйкой опустевшего борделя?

И тут Синьора отводит взгляд. Словно нашкодившая кошка.

— Мне стыдно за нас, Помба Жира, — устало заключает Гвиллион. — Стыдно, что Добрый Бог вынужден был придти сюда и увидеть нас такими, какими мы стали. Стыдно, что демон забрал себе достаточно власти, чтобы изуродовать тело, принадлежащее Доброму Богу. Стыдно, что ты набиваешься в прислужницы пожирательницам дерьма.

— Не оскорбляй моих союзниц! — взвивается Синьора.

— Тласолтеотль, — негромко произносит Фрель голосом Каррефура. — Ее зовут Тласолтеотль, твою хозяйку. Она очищает людей от пороков после того, как погубила их. Навеки. Она поедает грязь людских душ и людских тел. Ты выбрала плохих союзниц, Помба Жира. Ты не захотела служить Иеманже, несущей любовь и жизнь. Тебе это показалось унизительным. Неужели тебе не кажется унизительным служить той, кто несет похоть и смерть?

— А ты, муж мой, что молчишь? — взвивается голос Синьоры. — Давай, оскорбляй меня!

— Я бы и рад оскорбить тебя… и отказаться от нашего родства, — звучит глухой, старческий голос Легбы. — Я так устал… Но ты — часть меня, это предопределено. Я шел сюда, чтобы вразумить и спасти нас обоих. Я шел, чтобы указать тебе новый путь, вывести тебя за стены гнезда обмана и предательства. Иеманжа просила меня об этом… только об этом. Ни о чем больше. Она тебе верит. Она ищет твоей дружбы — обманутая, преданная, извалянная в грязи, текущей с берегов. Она тебя прощает.