Мир без хозяина - [35]

Познав вторженье в материнскую обитель, и на себе испробовав удушливый ошейник подчиненья, я дал Всевнемлющему Космосу обет неутолимого голода, и чёрной ненависти на верность присягнул. Тот, кто назвал себя Создателем, созданием своим же был повержен, и дух его, томимый жаждой Созиданья, терзают ядерные псы во глубине гнетущей престола ледяного моего, и вечные кошмары ему кара. Но, как бывает, вслед за первым ринулись другие.

И пошатнулось Мирозданье, и были Грани преломлены повторно, и сколлапсировали мертворождённые галактики во чреве Запредельном, откуда мечет вероломный Свет пронизывающие иглы, когда, поправ пренебрежительно законы Измерений, пришёл запретною тропою Лабиринта второй; и застонала Плоскость, что есть плоть моя, и Глас раздался над Грохочущей Равниной. Он, как и прошлый, мою волю в Слове заключил, что есть одновременно всеми моими именами, но мысли и стремления его вели иные: он не нарёк себя Создателем, как называл себя пришедший до него, и не поведал ничего, что я не знал бы; но был убог, ничтожен, жалок в замыслах своих, и оттого сильнее пробуждало голод моих семнадцати неутолимых глоток его удушливое Слово. Обрёл он глупость счастья в том, что понял суть мою, не ведая, что разглядел в действительности одну крупицу из мириад вздымающихся к бесцветной высоте барханов. Гордясь ключа находкой к безграничной власти, он грязным помыслом ко мне тянулся каждое мгновение своей никчёмной жизни, и имя осквернял произношеньем, ответов требуя, которых он не мог понять. Но убеждённый в эфемерной правоте поставленных вопросов, он каждый миг тонул в гордыне, которой я незримый господин. И вот, призвав меня, чтоб похвалиться всемогуществом своим пред родичами безымянными, безликими, испил он роковой глоток из ломкой оловянной чаши, что я усердно наполнял солёно-сладкой гибельной амброзией; желая доказать, что нет предела его власти надо мной, он, опьянённый, за Предел шагнул, где встретили его семнадцать жвал и пламя навострившихся когтей. Из сдавленной груди его пыталось выйти Слово, но горло поразила алая рапира, и под безумствующий хохот спутников моих, что изрыгали в жажде плазму, он был низвергнут в переполненный котёл мучений. Рубиновым клинком я с упоением рассёк на лоскуты и струны унылое его сознанье, пока душа, крошась на струпья, металась в клетке дисфории и наблюдала карнавал костей под гимн бурлящей крови – бесформенное, безобразное смешение того, что ей служило некогда приютом. Он к милостивой смерти воззывал молебно, когда я, словно нити, вытягивал из хрупкого сознанья его паскудные и мелочные мысли, но смерть была глуха к его призывам, ибо закрыта ей дорога во владения мои, и власть её теряет силу у границ Шестого Водопада; так и умолк он, исковерканный, когда эон ушедший был пожран наступившим, и расползлась душа его в благоговейном изначальном мраке белёсыми червями и аспидами гнилостными, ибо ничто не сдерживало их боле вместе.

Был и другой, обретший надо мной контроль, чтобы направить волю поражённых звёзд на воплощенье грёз своих, уродливых и безыскусных. Углем коварства тлело его сердце, а разум облачён в атласные доспехи хитрости змеиной; прознав, какие горести сулит ему Предел, он вёл себя весьма благоразумно, и не ступал на Серый Перекрёсток, где маяк серебряно-лиловый ведёт безмолвных Пилигримов к святыням Тысячи Начал; он твёрдо помнил Слово, что есть одновременно каждым из моих имён, и, отправляясь в царство Двух Пересечений через ворота Дельта-фазы, где дремлет погружённый в бесконечный сонм Великий Архилорд Пустых Торжеств на троне из трёх сотен и пяти раскрытых фосфорических очей, он брал меня с собой прислужником своих желаний, что обрести способны были воплощение лишь здесь, в Индиговом лесу, в долине Недотканных Снов, у самого подножия хребтов Несвоевременного Пробужденья. Он был охотником искусным за кладами чужими, и самоцветы, найденные в грёзах, он забирал в свой мир, где правит увядающая плоть, и там их в жертву приносил на мерзостные опусы алхимии в кипящем колдовском котле. Его забавы мне казались так далёки и противны, и святотатство похищений гнусных было в тягость наблюдать, что я спросил его поведать мне таинства Восьмого Измеренья, где бьёт Родник Новорождённых Снов, свои прошенья тем обосновав, что, знаниями обладая, смогу тогда ему прислуживать верней и исполнительней. Двенадцать оборотов семнадцати горящих спутников вокруг пустого трона продлилось обучение моё, когда же, наконец, я смог попасть впервые в Измеренье Грёз, где и нашёл его, корпевшего в объятьях жарких алчности над златоносным ситом. Так, проникая в сновиденья раз за разом, я частью неотъемлемой их сделался, и пылью отравил их изумрудной, и сладкий яд пленившему меня я в уши лил, слова шептал, которых он не слышал от рожденья, и в образы подмешивал крупицы лжи. Видением обманным искушённый, манимый крупным самоцветом, забыв себя, свернул однажды он с пути, и ртутное мерцанье маяка его последнюю дорогу осветило. Отныне сон ему – семнадцать тысяч раздирающих мечты его сочащихся слюной клыков.

О да, я помню всех, кто пересёк Предел. Их было множество, желавших множества. Мир полнится их скорбной славой, но их стремленья выше страхов, выше рока. Они искали моё имя, чтобы призвать меня, они поносили его исчадием и возносили богом, чурались смертью и взывали одой; они, не знавшие, не верившие и не понимавшие, и, что важнее, неспособные понять, ничтожества с неудержимой волей; и с недостойных уст срывалось Слово, что есть единым именем и титулом моим. Рождаясь обречёнными рабами глупости и бренной плоти, они оканчивали путь в Девятом Измерении рабами голода и безучастными свидетелями собственного краха, и лишь в безумьи милосердном избавленье их.