Минск – Бейрут – неизвестность - [16]

Он прижал её к себе и, обнимая, шептал:

– Не могу! Я не переживу, Анжела. Я умру от тоски по тебе…

– Послушай меня внимательно! – она вытерла слезы. – Внимательно.

Руководитель группы торопил его проходить таможенный досмотр.

– У тебя будет сын, и я назову его Имад.

– Анжела, ты… Давно?

– Три месяца. Это точно будет мальчик. Послушай, я рада, что часть тебя останется со мной. Ты должен ехать. Живи своей жизнью, будь счастлив и знай, что у тебя есть сын.

Толпа протолкнула его в узкий таможенный коридор. Он видел её еще какое-то время, оборачиваясь и приглядываясь через головы идущих следом. Потом она исчезла, а он, плохо понимая, что происходит, как в тумане прошел все необходимые проверки и зашёл в салон самолёта. Сразу появилось ощущение, что, переступив порог, он попал на родину. Громкая арабская речь, песни – радость лилась через край у возвращающихся домой студентов. Ахмед был не то чтобы расстроен, он терял рассудок. Его сердце билось еле слышно, мозг, больше не выдерживая перегрузок, не связывал происходящее вокруг воедино, а в голове крутились разрозненные странные мысли. Его жизнь, как калейдоскоп, представлялась то начинающейся с чистого листа, то законченной. Общежитие на улице Семашко, маленькая уютная квартира в соседнем районе, большая профессорская квартира, живописная тётя Циля, кафедра стоматологии, Михаил Яковлевич Коферман, Анжела… Анжела… Сын…

«Сын!»

«Мой сын!»

Он закрыл глаза, чтобы выглядеть спящим и избежать общения. В висках пульсировало «сын, сын, сын…» Подошла стюардесса, поинтересовалась, как он себя чувствует. Ахмед попросил стакан воды, но проницательная девушка накапала ему в маленький стаканчик каких-то капель, после которых Ахмед почувствовал облегчение. Дышать стало легче, как после ослабления туго затянутого галстука. И незаметно он уснул болезненным и тяжелым сном без сновидений.

Самолёт приземлился в аэропорту Бейрута и страница перевернулась. Всё-таки ей будет тяжелее, жить там же, где жила вместе с ним, ходить по тем же улицам, общаться с теми же людьми.

С трапа самолёта в летнюю жару Бейрута он спустился уже спокойным. То ли лекарство, то ли море и родные пейзажи так исцеляюще подействовали на его психику. Шумная арабская речь радовала слух. Он отвык от этих эмоций, льющихся через край, как весёлый, полный жизни ручей по разнорельефной почве: то загадочно журча по равнине, то грохоча по каменистому склону, то шумно падая с обрыва. В Минске он не слышал такой яркой речи. Там даже шутили, что если в автобусе очень громко разговаривают, значит в нем едут арабские студенты.

Когда Ахмед начинал учиться, он пугался этой сдержанности и спокойствия белорусского народа. Ему казалось, что в утренний рацион любого местного жителя наряду с посещением туалета и чисткой зубов входит приём сильнодействующего успокоительного. Ну как можно совершить ДТП и, тихо обсуждая, искать выход? Или влезть в переполненный автобус и не сказать успешно запрыгнувшему конкуренту пару ласковых слов на дорогу? А они могли!

Нет, у ливанцев всё от души!

Единственный раз, когда он почувствовал схожий темперамент и интерес к людям, был на экскурсии в Одессе. Они отстали от группы и искали дорогу к оперному театру. Навстречу шла пожилая, не очень ухоженная дама с продуктовыми сумками, одним словом, местная, ведь туристы обычно очень старались выглядеть достойно.

– Вы не подскажете, как пройти к оперному театру?

– А вы откуда приехали?

– Мы из Минска, отстали от группы.

– И вы, юноша, из Минска? – заподозрила дама неладное, глядя на чернявого паренька с ярко выраженным акцентом.

– Я ливанец, но учусь в Минске. Вы покажете куда идти, а то мы потеряемся совсем?

– Да, да, сейчас, конечно. – она было повернулась показывать, но вернулась и с хитринкой в глазах спросила: – А на кого вы сказали, учитесь?

– Бабушка, мы учимся на врачей, вы нам дорогу покажете?

– Ой, на врача – это хорошо, врач всегда сытый будет при любом режиме. А как в Минске с зарплатами и продуктами?

– Мы, бабуля, пойдём, пожалуй.

– Идите-идите, я что-то запамятовала дорогу. Вон, у продавца пломбира спросите.

Они подошли к продавцу пломбира:

– Вы не подскажете, как пройти к оперному театру?

– А вы откуда приехали?

О нет! И они бегом отправились наобум искать дорогу.

Белорусы были совершенно другие. Ему казалось, что если бы к минчанину подошел голубоглазый негр в лаптях и с парашютом и спросил дорогу в оперный театр, тот бы ему просто указал рукой направление и ушёл не обернувшись. Потом, со временем, он почувствовал всю полноту и красоту славянской души. И почувствовал разницу. Это как ударные инструменты и скрипка. И те и другие равноценные инструменты оркестра, и на обоих можно воспроизвести мелодию. Но звучание одного взрывает кровь, а второго – успокаивает и раскрывает сердце. Наверное, похандрить и порассуждать о высоком он предпочёл бы с белорусом. А вот на свадьбу только с ливанцем! Один танец «дабки» чего стоит. Это страсть, сжатая в кулак, глаз не оторвать! И на разборки пошел бы с ливанцем. Чего идти с белорусом? Он как любой европейский человек настроен на результат. С ним, скорее всего, быстро найдёшь красиво аргументированный компромисс, и даже вспомнить нечего будет. А вот восточному человеку важен процесс, чтобы потом было о чём поговорить.