Минос, царь Крита - [51]

Ярость захлестнула моё сердце! Семнадцать девятилетий прошло с тех пор, как я запретил радения в честь Диктины! Десяток поколений людских сменился на земле — но не забыто ещё отвратительное, древнее таинство брака Бритомартис и Посейдона в облике бычачьем! Я удобнее перехватил меч, готовый остановить действо, и…

…вдруг все поплыло у меня перед глазами. Неужели завывания старух укачали меня, как море непривычного пловца? Борясь с приступом тошноты, я судорожно вцепился в колонну, прижал к ней вмиг покрывшийся липкой испариной лоб… и явственно увидел горящие поля и селения, в ужасе бегущих поселян, землю, содрогающуюся под копытами извергающего огонь быка.

Страшен гнев Посейдона…

Отец мой, Зевс, помоги мне!..

Кто-то осторожно взял меня за плечи.

Я заставил себя оглянуться. Та самая девушка, которая пропустила меня, стояла сзади. Сраженный колдовством, я почувствовал, что теряю сознание. Она бережно поддержала меня и повела прочь. Я шел, словно в тумане. Потом упал на свое ложе и заснул, как убитый.

Пасифая. (Первый год восемнадцатого девятилетия благословенного правления царя Миноса, сына Зевса)

Я очнулся оттого, что кто-то ледяными, мокрыми ладонями похлопывал меня по щекам. Сел на ложе, с трудом стряхнув остатки сна. Пасифая склонилась надо мной.

Обряд только что закончился. Она была еще раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, слегка припухшим, мокрым после умывания лицом и разъехавшимися почти во всю радужку зрачками, но двигалась уже уверенно и говорила внятно и твердо. Пасифая на удивление легко выходила из опьянения — куда быстрее, чем иные крепкие мужи.

— Ты осквернил присутствием своим священное таинство, предерзостный владыка Крита, — сурово промолвила она.

— Запрещенное таинство.

— Кем запрещенное? Или ты думаешь, скиптродержец, что можешь лишить Великую Мать силы и власти своими указами? Разве вечные боги покоряются смертным? — губы её слегка дрогнули в подобии улыбки.

Видимо, дурман ещё не окончательно оставил её. Она держалась куда вольнее обычного. Желание поболтать, вместо того чтобы сразу перейти к делу, было ей не свойственно. На Крите немало мастеров плести паутину интриг и играть словами. Я сам неплохо владею этим искусством. Но Пасифая предпочитала действовать — Я выполняю волю Зевса, и ничто и никто не остановит меня, — заявил я.

— Конечно, владыка смертных. Раз уж тебя, упившегося собственной спесью, не остановили тысячи смертей твоих невинных поданных и бесчестье дев, едва вышедших из младенчества.

Когда-нибудь я не выдержу и ударю её — прямо в бесстрастное круглое лицо, между двух по-змеиному проницательных глаз!

— Зачем ты пришла?

Может, кого-нибудь и ввел бы в заблуждение мой тихий и ровный голос, но не её. Пасифая слишком хорошо знала меня.

— Ты не станешь лгать перед лицом великой богини, — приказала она, впиваясь глазами в мои глаза. Мне понадобилось собрать волю в кулак, чтобы не подчиниться её чарам. — Кто предупредил тебя о совершении сокровенного действа?

Её опьянение проходило прямо на глазах. И по мере отрезвления к ней возвращалась обычная невозмутимость.

— Зевс, отец мой, предупредил! Хочешь потягаться с ним? Ты своим колдовством усыпила меня, стражников, рабов! Даже Итти-Нергала!!! Но Зевс послал мне вещий сон. Я увидел достаточно, чтобы понять. Ты сошлась с Посейдоном, не так ли? Это же не обычный бык, Верховная Жрица?! — я все же не удержался, сорвался на крик.

Пасифая утвердительно опустила ресницы. Оправдываться она не собиралась. Дела первой жрицы не подлежат осуждению. Произнесла ласково, будто утешая неразумное дитя.

— Тебя беспокоит, какую небылицу сочинят твои любимые ахейцы про нас?

Я задохнулся от ярости. Этот покровительственный тон бесил меня больше, чем её вечное равнодушие ко мне. Опять задела за живое, змея!

Эти варвары — большие мастера сочинять о критянах нелепые байки. Наверняка будут говорить о безудержной похоти, овладевшей царицей Крита. Равно как и о моей безмерной жадности — иначе с чего бы царь удержал в своих стадах жертвенного быка, посланного самим Посейдоном?

— Какое мне дело до сплетен афинян на агоре? — я старался не смотреть на Пасифаю.

О, Афродита! Если бы речь шла об обычной супружеской измене! Я, конечно, не посвящен в безумные таинства Бритомартис, но отлично понимаю, что значит соитие верховной жрицы Диктины с Посейдоном. Они зачали нового царя Крита. Или — царицу. Их дитя отнимет власть у моих детей! Оно вернет и ужасную Бритомартис, и кровожадного Посейдона, требующего себе в жертву людей. Их ребенок погубит все то, что я создавал за долгие годы своего правления.

На мгновение все поплыло у меня перед глазами. Я стиснул виски пальцами и, наверное, сильно побледнел. По крайней мере, Пасифая схватила чашу и поднесла её к моим губам. Я оттолкнул её руку. Вскинул глаза на жену:

— Ты понимаешь, что предала меня?! Ты знаешь, что между моим отцом Зевсом и братом его Посейдоном идет распря?

— Я не воюю, а охраняю, великий анакт Крита. Упреждаю твои ошибки, порожденные нежеланием пристально всмотреться в происходящее и постигнуть суть событий. Я делаю все, чтобы уберечь благополучие изобильного Крита — земли, породившей тебя, скиптродержец, — безмятежно произнесла Пасифая, будто речь шла о распоряжении повару.