Минос, царь Крита - [47]

Мужчины же, забыв о сне, пытались спасти столицу от пожаров, паники и грабежей. И я сейчас с гордостью думаю, что все мои сыновья показали себя истинными царевичами — мудрыми, решительными и отважными. Им удалось не пустить огонь к подвалам. Не представляю, что бы случилось, если бы вспыхнуло оливковое масло, в изобилии хранящееся там. Не говорю уже о запасах зерна! За бедствием последовал многолетний голод, и если бы не царские закрома в Кноссе и прочих дворцах, хотя и пострадавших от гнева Посейдона, мы потеряли бы куда больше людей.

Я забыл, день или ночь стояли тогда, когда пришла весть о яростной воде. А вот гонца, принесшего мне её, я помню до сих пор.

— О, великий анакт! — я резко обернулся на возглас. Залитый потом, дышавший, как запаленная лошадь, надсадно кашляющий от копоти, с судорожно западающей при вдохах повязкой на лице, юноша стоял передо мной. Судя по всему, он без остановок проделал путь от Амонисса до Кносса так быстро, как только можно было, дыша отравленным воздухом.

— О, анакт, — хрипло произнес он. — На море разыгрался шторм. А потом вода ушла, обнажив дно и выбросив на берег мириады рыб! Корабли в гавани сели на мель…

Мне показалось, что вокруг стало так тихо, что это давило на уши до тошноты.

— О чём говоришь ты? — спросил я.

— Волна захлестнула берег, — повторил гонец, — и это была очень большая волна — раза в три выше человеческого роста. Когда она отхлынула назад, то оставила на берегу множество рыб и прочих обитателей моря. Среди них были и такие, которых мне пока не доводилось видеть, хоть и вырос я в семье рыбака. И еще она увела с собой воду. Даже те части дна, которые и в самое жаркое лето скрыты под водой, обнажились…

Я не успел решить, что же делать дальше, как примчался новый гонец. Судя по виду — житель окраины Кносса. Ошалело озираясь, он рухнул передо мной ниц.

— Вода, государь… — крикнул он, неудержимо всхлипывая. — Потоки грязной воды несутся на город. Они затопили поля, и не доходят до Кносса едва ли на три полета стрелы…

— Итти-Нергал, за мной! — воскликнул я и, не раздумывая, устремился по улице, что шла по направлению к Амониссу. Стража, царевичи, промахи спешили следом.

Зрелище, представшее моим глазам на окраине Кносса, было столь ужасно, что я вряд ли когда забуду его и вряд ли смогу достойно описать словами. Вода действительно почти достигала города. Она была бурой от грязи, в ней мелькали какие-то тряпки, сломанные доски (мне не хотелось верить, что это — остатки моих кораблей!), целые камни, и волны эти яростно набегали одна за другой. Не успевала одна из них откатиться назад, оставив мусор на лоснящейся земле, как на её место приходила другая. Словно неведомое чудовище пыталось дотянуться до моей столицы. Вглядываясь в мглистую даль, я, как мне показалось, разглядел за густой пеленой горячего пепла стену воды, вздымавшуюся до черных небес. Я тряхнул головой, отгоняя жуткое видение.

А вода подкатывала к столице все ближе и ближе. Опомнившись, я в отчаянии воззвал к отцу своему. Упал на колени и, посыпая голову пеплом, униженно молил о спасении. Так кричат юные девушки, которых вражеские воины лишают невинности, повалив наземь меж мертвыми телами братьев. Так вопят старухи, у которых на глазах убивают внуков. Так ревут, исполненные предсмертного ужаса, звери, настигнутые сворой гончих…

Зевс услышал меня. Люди, в ужасе метавшиеся вокруг, стали кричать, что вода отступает. Я и сам это видел. И, не помня себя, устремился навстречу волнам. Они пятились, каждый удар был все слабее и слабее. Все шире становилась полоса мусора.

…Едва вода схлынула, и стало возможным добраться до побережья, я выехал туда.

В жизни не видел ничего более жуткого.

Амонисс просто перестал существовать. Немногие из уцелевших жителей рассказывали мне, что вслед за тем, как обнажилось дно, пришла волна, которая смыла неосторожных глупцов, бросившихся собирать рыбу. В один миг берег, заполненный людьми, стал чистым. Всех унесло море. Стоявшие в гавани корабли были накрыты волной и выброшены далеко от пристаней, разбитые в щепки. Я и сам видел свои и иноземные суда вдали от моря, застрявшие в кронах деревьев, заброшенные на крыши домов.

В Амониссе остались только стены жилищ купцов и знати. Хижины были просто смыты, а внутри палат ничего из обстановки не осталось на своем месте. Никогда, даже после больших праздников, не бывало на улицах столько мусора.

Удивительно, что в этом хаосе некоторые смогли уцелеть. Мне привели крестьянку, которая несколько дней просидела на дереве, как обезьяна. Безумно скалясь, она настороженно прислушивалась к шуму притихшего моря и рассказывала, как смогла ухватиться за дубовую ветку и как попыталась поймать за руку соседку, что прижимала к груди уже умершего ребенка: решись она выпустить его — была бы жива, а так поток увлек её дальше. Один купец, жизнь которому спасло только чудо — в толще воды были пространства, заполненные воздухом, — уверял, что волны превышали сотню локтей; другие твердили, что самая большая из волн достигала неба. Я ежедневно принимал несчастных, потерявших всё, и выслушивал их рассказы и жалобы. Они верили, что я в состоянии помочь им. И я не мог отказать. Велел отворить житницы, но раздавать хлеб пострадавшим поставил не мягкосердечного Андрогея, а Девкалиона и Катрея. Они были более прижимистыми и не расточили всё зерно в считанные дни.