Минос, царь Крита - [39]

Итти-Нергал подошел ко мне, по-собачьи заглянул в глаза. Он слишком долго жил в этом дворце и с наблюдательностью зверя запоминал повадки придворных. Сейчас он явно ощущал, что нам грозит опасность. Другие варвары тоже встревожились, загудели, как разворошенное гнездо шершней.

— Успокой их, — властно произнес я.

Не скрою, страх сжимал мою душу, но я не мог уронить себя перед лицом своих подданных и варваров. И перед Итти-Нергалом.

Он рявкнул на своем гортанном наречии. Потянувшиеся было ко мне варвары быстро вернулись на свои места. Я намеренно сел на трон, хотя обычно это место занимала верховная жрица. Итти, как собака, устроился у моих ног. Я чувствовал тепло его спины, ощущал запах пота, и уже само его присутствие рядом придавало мне силы. Я совладал с собой, заставил сердце биться ровно и, мысленно воззвав к отцу, приготовился встретить свою судьбу. И биться за наши жизни (ведь варваров никто, кроме меня, не защитит) до конца.

Наконец, все члены совета собрались. Уверенные и величественные, в дорогих одеяниях, они чинно рассаживались на свои места: гепеты справа от меня, жрицы — слева, подле священных сосудов. Сутулясь, прошел на свое место лавагет Сарпедон. Так и не посмел поднять на меня глаза. И не посмеет возвысить голос против матери. А вот Радаманта не было. Жаль. Кажется, на него можно было опереться. Или, наоборот, хорошо? Потому что противник он — не в пример серьезнее Сарпедона.

Пасифая пришла последней. Осторожно ступая и кутаясь в тонкое покрывало, чтобы чужие взгляды не повредили плоду чрева её, она прошла и бережно опустилась на скамью, поскольку её место занимал сейчас я. Острая жалость к себе кольнула мое сердце. Как обидно умереть, не увидев своего наследника. Но я прогнал эту мысль прочь. Не хватало ещё потерять самообладание.

Я с бесстрастностью статуи посмотрел мимо вельмож и жриц — на рисованных грифонов на стенах. Всё мимолетно. А вот они принадлежали вечности. И я тоже. Совет будет судить меня и вряд ли пощадит… Но как не хочется умирать!

Потом Зевс незримо явился ко мне и укрепил мой дух. Я смог, наконец, перевести взгляд на собравшихся.

Пасифая поднялась и слабым, едва слышным голосом призвала всех вознести моления Бритомартис, дабы богиня очистила наши сердца от суеты и страстей и помогла принять справедливое решение.

После молитвы с места встала Европа и, выйдя вперед, бросила на меня испепеляющий взгляд. Я не отвел глаз.

— Критяне! Ужасны знамения, которые посланы богами в первый год правления царя Миноса. Разве не чувствовали вы, как гневается Посейдон, сотрясая землю, в последние три дня, когда осквернители святынь во главе с царем-богохульником возвращались в наш прекрасный Кносс? Разве вы забыли, сколь велик и страшен гнев Посейдона? Разве он (Европа ткнула пальцем в мою сторону) не знает об этом? Знает! Так почему же продолжает упорствовать в безумии своем, разрушая святилища Великой матери Крита Бритомартис, изгоняя Благую Богиню с острова?

Она прервалась, обведя взглядом всех присутствующих, потом продолжила, с трудом сдерживая негодование:

— Царь Минос служит чужим богам, — Европа топнула ногой и вскинула руки. — Он служит богам чужого, враждебного Криту народа! Дела его ужасны! Он осквернил рощи и алтари Бритомартис, благой богини, которая веками оберегала Крит, даруя плодородие земле и благополучие людям! И вот все повержено в прах безумцем. Жрицы обесчещены сворой иноземных псов! Священные змеи, хранящие нас, убиты, и только во дворце не дерзнул он покуситься на святилище, поскольку царица Пасифая прокляла святотатца, и он устрашился мощи её!

Если в начале речь вдовствующей царицы была сдержанной и спокойной, то сейчас она все больше и больше приходила в исступление. Мать металась перед рядом священных сосудов, как львица, запертая в клетке, и её звонкий голос разносился далеко за пределами святилища. Я не тешил себя тщетной надеждой, что Европа сжалится над своим сыном. К не оправдавшим её ожиданий мать была безжалостна.

— В обычаях, мудрых и древних, испокон века черпали силу свою цари Крита. И вот он воздвиг гонения на мудрость предков, дерзновенно попирая их гробницы и забыв о почтении к родившим его! Забыты наставления царицы! Забыт совет мудрых жен и мужей, которые всегда радели о благе царства. Он не желает видеть предостережения богов, отечески увещевающих безумцев. Он не хочет прислушаться к преданиям, хранимым в памяти людской. И если мы не остановим его, то неисчислимо большие беды постигнут Крит!!!

Она закатила глаза, охваченная пророческим безумием, на губах ее выступила пена. Продолжила нараспев:

— Ибо вижу я, как столб огня извергается из земли,

И черный пепел сыплется с небес,

Покрывая поля, сжигая рощи,

Делая землю бесплодной!

Как ищут свежего воздуха жены и дети,

Но нет его,

И зловоние пронизывает все вокруг.

Я вижу волну в сотню локтей высотой,

Что разбивает в щепки наши корабли!

Вижу светлокудрых варваров,

Что покоряют нашу землю,

Вижу детей наших

Забывших язык свой и предков!!!

И если не остановим мы анакта Миноса сейчас,

То случится все это в царствование его!

Она с трудом пришла в себя и в изнеможении утерла пот со лба. Слова её повергли в ужас всех присутствующих, в толпе промахов раздались яростные призывы убить преступника. Царица сделала над собой усилие, преодолевая накатившее изнеможение, и продолжила страстно: